Черубина де Габриак
Самая известная, интересная и трагическая литературная мистификация… Стихи, собранные под этим «экзотическим» именем принадлежат Елизавете Дмитриевой (в замужестве – Васильевой). Она с детства была болезненной девочкой, страдала заболеванием легких, хромотой. Сама о себе писала «люди, которых воспитывали болезни, они совсем иные…». Непродолжительное время училась в Сорбонне, где познакомилась с Н. Гумилевым, с которым у нее позже были романтические отношения. В молодости работала учительницей русской словесности. Свои стихи она посылала М. Волошину, а в 1909 г. принесла стихи в литературный журнал «Аполлон» С. П. Маковскому, который просмотрел их невнимательно и отверг, так как внешне неприметная преподавательница гимназии не соответствовала его идеалу поэтессы – роковой женщины. Волошин, узнав об этом, предложил ей устроить мистификацию. Для псевдонима вымышленной поэтессы выбрали имя беса – Габриак, имя Черубина взяли из произведений Брет Гарта. Максимилиан Волошин в воспоминаниях признается, что он был «режиссером» образа, стихи же писала Елизавета Дмитриева.
В августе 1909 г. Сергей Константинович Маковский, занятый получил письмо, напечатанное на превосходной бумаге в траурной рамке, запечатанное черным сургучом, на печати был девиз: «Vae victis!» - «Горе побежденным!». Неизвестная поэтесса предлагала «Аполлону» стихи, которые заинтересовали Маковского изысканностью и загадочностью. «Поэтесса, - вспоминал позже Маковский, - как бы невольно проговаривалась о себе, о своей пленительной внешности и о своей участи, загадочной и печальной». Почерк был изящен, бумага пропитана пряными духами, листки стихов переложены засушенными растениями. Черубина представала страстной католичкой, писала о свой преступной любви к Христу:
Как люблю эти тонкие кисти
И ногтей удлиненных эмаль,
О, загар этих рук золотистей,
Чем Ливанских полудней печаль.

Эти руки, как гибкие грозди,
Все сияют в камнях дорогих.
Но оставили острые гвозди
Чуть заметные знаки на них».
Облик свой в стихах описывала так:
Царицей призрачного трона
Меня поставила судьба...
Венчает гордый выгиб лба
Червонных кос моих корона.

Успех Черубины был колоссальным. Ею восхищали И. Анненский, Н. Гумилев, Вяч. Иванов. Сергей Маковский писал ей письма, присылал цветы. Однажды в ответ на присланный букет орхидей, Черубина ответила ему так:

Люблю в наивных медуницах
Немую скорбь умерших фей
И лик бесстыдных орхидей
Я ненавижу в светских лицах…

Мистификация затянулась надолго, и со временем она начала тяготить Дмитриеву:

Есть на дне геральдических снов
Перерывы сверкающей ткани:
В глубине амфилад и дворцов
На последней, таинственной грани
Повторяется сон между снов.

В нем все смутно, но с жизнию схоже...
Вижу девушки бледной лицо,
Как мое, но иное и то же,
И мое на мизинце кольцо.
Это — я, и все так не похоже.

Никогда среди грязных дворов.
Среди улиц глухого квартала.
Переулков и пыльных садов —
Никогда я еще не бывала
В низких комнатах старых домов.

Но Она от томительных будней,
От слепых паутин вечеров —
Хочет только заснуть непробудней,
Чтоб уйти от неверных оков,
Горьких грез И томительных будней.

Я так знаю черты ее рун,
И, во время моих новолуний,
Обнимающий сердце испуг,
И походку крылатых вещуний.
И речей ее вкрадчивый звук.

И мое на устах ее имя,
Обо мне ее скорбь и мечты,
И с печальной каймою листы.
Что она называет своими,
Затаили мои же мечты.

И мой дух ее мукой волнуем...
Если б встретить ее наяву
И сказать ей: «Мы обе тоскуем,
Как и ты, я вне жизни живу»—
И обжечь ей глаза поцелуем.
В один прекрасный момент Черубина все же раскрыла тайну (по одним свидетельствам ее выследили, по другим – она сама призналась Маковскому, который постарался сгладить ситуацию, сказав, что догадывался обо всем, но давал возможность поэтессе довести игру до конца).
Когда история раскрылась, Гумилев, в довольно грубых выражениях, на «Башне» у Вячеслава Иванова стал рассказывать о том, что у него был роман с «таинственной Черубиной». Елизавета Дмитриева узнала об этом и сочла себя оскорбленной, оскорбленным себя почувствовал и Максимилиан Волошин, который дал Гумилеву пощечину. На следующее утро состоялась их дуэль – Гумилев промахнулся, пистолет Волошин дважды дал осечку…
На этом история с Черубиной завершилась. Елизавета Дмитриева позже вышла замуж за инжинера Васильева и взяла его фамилию. После революции ненадолго попала в Екатеринодар, где вместе с С. Маршаком работала для детского театра. Вернувшись в 1922 в Петербург, первое время продолжала сотрудничать с ТЮЗом, затем перешла в Библиотеку Академии наук. За участие в Антропософском обществе в 1927 году была сослана в Ташкент, где создала свою последнюю мистификацию - написала книжку стихов от имени китайского поэта Ли Сян Цзы, заброшенного на чужбину, —«Домик под грушевым деревом»…