Известен единственный случай, когда удалось выманить на свет даже не одного, а десять гомункулусов.
Один графский секретарь по имени Каммерер начиная с 1773 года вел точный дневник расходов, доходов и событий дня в путешествиях своего хозяина графа Франца Иосифа Куэффштейна.
Сухо и объективно перечисляет он, сколько уплачено по гостиничным счетам и за рисовую пудру для париков, и каким образом происходило вызывание к жизни десяти гомункулусов.
Согласно дневнику во время путешествия по Италии граф познакомился с неким аббатом Желони. Этот тоже жил, зарывшись в свои мысли, помеченные крестом с розой, как и Куэффштейн. Обе родственные души заперлись в таинственной лаборатории Желони, где в течение пяти недель при днем и ночью полыхавшем очаге колдовали над тайной жизни. Настойчивая работа была успешной: в один прекрасный день в глубине колб зашевелились новорожденные от науки. Десять гомункулусов кишело перед изумленными очами секретаря: король, королева, архитектор, монах, рудокоп, монахиня, серафим, рыцарь, один голубой и один красный духи.
Каждого из них засунули в отдельную заполненную водой двухлитровую колбу и тщательно завязали коровьим пузырем. Словно банку с вареньем. Даже приложили восковую печать, чтобы крохотные человечки-амфибии не разбежались. Колбы вынесли в сад и закопали в навозную кучу. Четыре недели подряд навозную кучу ежедневно поливали какой-то таинственной жидкостью, от чего она начала бродить. Брожение возымело какое-то усиленное действие на крохотные существа, потому что они там пищали, как мыши. На двадцать девятый день колбы выкопали и внесли в лабораторию, и через несколько дней таинственных манипуляций Каммерер снова увидел своих маленьких знакомцев.
Он был поражен происшедшей в них переменой. Они выросли, развились, на них уже появились характерные признаки будущей жизни. У мужчин выросла борода, на лице женщин заблистало ангельское очарование. Аббат приодел их: король получил корону и скипетр, рыцарь — щит и меч, королева — драгоценное ожерелье.

Случилось в городе Монпелье, благородный сеньор по имени Ожемер поступил на службу к кардиналу Валеттуи и удалился вместе с ним в Эльзас. После четырех лет на чужбине он усоп. По различным причинам супруга его не могла сопровождать мужа ко двору монсеньора кардинала, а оставалась в их замке во Франции и провела четыре года в честном одиночестве.
Очень удивились младшие братья усопшего, господа Де Ла Форж и Де Бурж-ле-Монт, когда через некоторое время после смерти своего брата они узнали, что госпожа Маделина, вдова, имеет находиться в благословенном положении. Удивление их переросло в возмущение, когда им сообщили о наступлении радостного события, что вдова дала жизнь мальчику. Конечно, они бы недолго разбирались с нравственностью своей невестки, да только мальчика записали в книгу как законного сына покойного господина Ожемера, а затем, как тому положено быть, ввели в права законного наследования всех благ, оставленных усопшим господином.
Этого проглотить уже было нельзя. Оба брата начали процесс о признании незаконности рождения. Результат можно было предвидеть. Когда подтвердилось, что вдова четыре года в глаза не видела мужа, суд постановил, что муж не может быть отцом, а потому ребенка признал незаконным и лишил права наследования.
Вдова не успокоилась этим приговором. Она подала жалобу в гренобльский парламент. Она жаловалась, что во время отсутствия мужа вела чистую и добродетельную жизнь, не допуская мужчин близко, поэтому абсолютно исключено, что отцом ребенка был чужой мужчина. В противоположность тому случилось, что незадолго до своей смерти муж навестил ее. Но не в действительной жизни, а во сне. Однако во сне все происходило так, как то обычно бывает промеж супругами. Вскоре сказались и последствия, и тогда она тут же рассказала этот случай многим свидетелям. Она потребовала допросить свидетелей, а также специалистов.
И тут последовал поворот, от которого у многих трезво мыслящих людей отвалился подбородок.
Гренобльский парламент потребовал доказательств.
Заслушали свидетелей, а именно Элизабет Дельбериш, Луизу Накард, Мари де Салле и других благородных дам. Они клятвенно показали, что госпожа Маделина уже на самой ранней стадии своего положения рассказала им чудесный сон свой и заверила их, что никогда не имела дела с чужими мужчинами, стало быть ребенок, которому предстояло родиться, может быть только плодом чрезвычайно ясного сна.

Уже в который раз мы наталкиваемся среди трудов классических авторов на источники своеобразной физиологической теории. Вергилий в "Георгиконе" (III, 217) поет задумчивые стихи западному ветру Зефиру, который оказывается способен взять на себя отцовскую роль в табунах, неся материнство кобылам без участия жеребцов. Это чудо Плиний облекает в научную форму и с присущей ему лапидарностью говорит так:
"Известно, что в Португалии в окрестностях Лиссабона и Тахо кобылы поворачиваются к западному ветру и от животворящей силы его зачинают. Такой жеребенок будет очень скор, но не проживет более трех лет".
Бейль странные любовные обычаи португальских кобыл нашел достойными подробного изучения. Еще несколько латинских авторов приняли за чистую монету любовные заигрывания Зефира (Варрон, Солинус, Колумелла), что само по себе и не было б бедой, но шаловливый ветер и в XVI веке не хотел остепениться. Бейль среди многих других упоминает Луиса Карриона, преподавателя лувенского университета, как убежденного сторонника Отца-ветра. Ветреная сплетня вообще характерна для образа мыслей кабинетного ученого: он не выходит из-за своего письменного стола и скорее верит букве, чем путешественникам, побывавшим в Португалии и бесплодно выспрашивавшим там про жеребых кобыл. Не видел такого там никто, у тамошних жеребят у всех есть законные отцы.
Мало-помалу выяснилось, что же составило основу этой легенды. Когда-то очень давно финикийские мореходы объехали тогда еще неизвестные края на западном берегу Иберии и вернулись домой с вестью, что там теплый океанский ветер делает землю плодотворной и, в частности, там, на пышных лугах пасутся лошади, скорые как ветер, будто бы отцом их был сам ветер. Кто-то подобрал оброненные крохи вестей, замесил их, полил научным соусом и подал.
Гренобльский парламент, возможно, и не посмел бы выступить с таким лихим приговором, если бы в те времена все еще не пережевывалось классическое жаркое допотопных новостей. Если португальские кобылы вырвались за пределы законов природы, почему бы того же не сделать французской благородной даме, особенно если она это проделала с собственным мужем или, по крайней мере, с его образом во сне.

Хотя Источник Юности и не существует, помолодевшие люди все же есть. Серьезные ученые, известные путешественники уверяли, что встречали таких.
Наиболее известен случай с княгиней-монахиней Монвьедро, о котором рассказал Веласкус де Таренто. Святой жизни девица с миром отметила свое столетие в обители, когда с нею свершилось чудо. Вдруг у нее выросли все зубы, вместо седых волос отросли черные, пергаментная желтизна лица сменилась розовой свежестью. Простодушная старая дама не только что не радовалась игре шутливой природы, но целомудренно стыдилась этого, тем более что в обитель стали наведываться любопытные, повалившие туда при вести о чуде.
Похожие вести приходили также из совершенно противоположного монастырям, хотя тоже закрытого мира. Поль Лукас, французский архитектор и путешественник, любимец Людовика XIV, в поездке на Восток заехал в Константинополь. Как он пишет в книге "Voyage dans la Turquie" ("Путешествие в Турцию". Париж, 1713), в то время как раз серьезно болела первая жена султана. О французском ученом предполагали, что он разбирается и в медицине. Султан призвал его к себе и попросил осмотреть супругу. Француза ввели в хранимое под семью замками святилище гарема. Когда он вошел в комнату больной султанши, он увидел двух прелестных молоденьких девушек, выпорхнувших из комнаты. "Это гаремные дамы султана, — пояснил сопровождающий его евнух, — султан повелел им ухаживать за больной". Француз удивился: "Если уж султан решил расстаться с такими прелестными созданиями, все же как он мог решиться доверить уход за женой таким неопытным девочкам, почти детям?" Евнух засмеялся: "Они не дети, прошу покорно, обеим по семьдесят лет". В дальнейшем выяснилось, что одалиски пьют отвар некоей травы и от этого делаются молодыми. Осторожный путешественник, не желая подвергать себя осаде со стороны парижских дам, тут же прибавляет, что эту известную травку выращивают в саду сераля и не дают ее никому.

Из авантюрной истории графа Сен-Жермена скажем только, что он был доверенным человеком Людовика XV, жил ослепительно, и никто не знал, откуда он берет деньги; показывал пригоршнями красивейшие драгоценные камни, которые, по слухам, сам же и делал; был приобщен к тайнам креста и розы и т. д. О происхождении его никто не знал. Поговаривали, будто матерью его была испанская герцогиня, и будто отцом был португальский еврей. Под конец его жизни распространился слух, что граф внебрачный сын Ференца Ракоци II, и эту чепуху даже в нашем столетии еще пробовала доказать одна английская дама.
Множество тайн и подозрений так волновали воображение современников, что они сами помогали ткать тайну покрывала Изис. Родилась легенда: граф знает тайну элексира жизни, а потому он вечен. Естественно, тут же нашлись пожилые матроны, которые клялись, что еще их бабушки знавали графа, и тогда он выглядел также молодо, как и теперь. Сам граф никогда не говорил открыто о своем бессмертии, но то тут, то там, ронял несколько туманных слов, из которых можно было сделать вывод, что он живет на свете уже много-премного сотен лет. Он обладал великолепным даром рассказчика, мог живо изобразить события вековой давности. Иногда он делал вид, что оговорился. Например, рассказывая об одном эпизоде из жизни короля Генриха IV, он продолжал фразу таким образом:
"…и тогда король с улыбкой обернулся ко мне — я хочу сказать, с улыбкой обернулся к герцогу Х и т. д."
Одним словом, парижское аристократическое общество точно так же верило в бессмертие графа Сен-Жермена, как и в бессмертие Фламеля. Если оно не сомневалось в существовании элексира жизни, то почему бы ему сомневаться в результате его действия? А весть все росла. В парижских салонах дамы шушукались, что граф присутствовал на Никейском соборе, знал самого Иисуса и много раз обедал с Понтием Пилатом. Потом нашлись веселые шутники, которые посчитали, если уж знатное общество настолько глупо, так пусть глупеет окончательно. Однажды авантюриста изящных манер по имени Гуве представили под видом графа Сен-Жермена. Лжеграф отлично сыграл свою роль. Он рассказывал о своих похождениях тысячелетней давности; войдя во вкус, описал усадьбу Пилата, святое семейство, даже свое знакомство со Святой Анной, которой позже на Никейском соборе он оказал большую услугу, потому что его информация в значительной степени способствовала принятию ее в сонм святых.
Когда настоящий граф узнал о забавах, граничащих со святотатством, он пожал плечами. "Если глупым парижанам доставляют радость такие несуразицы, сказал он барону Гляйхену, — пусть развлекаются. Одно во всем правда: я намного старее, чем думают по моей моложавой внешности".

Кто был Арнальдус Вилланованус? Характерный для XIII века ученый: врач, астроном и алхимик, впрочем, невозможно ученый муж, придворный врач римских пап Бонифация VIII и Климентия V.
Этого реферата нет среди трудов Арнальдуса Виллановануса, вышедших в печати. Лонгевилль-Харкорт говорит, что она сохранилась только в рукописи, текст на латинском языке попал к аббату Валлемону, а уже от аббата к нему. Подлинная она? Не подлинная? Все равно, от нее так и веет духом XIII века.
Этот метод идеален для схоластического мудрствования: безупречная систематичность, только основная мысль ошибочна. Он по всем правилам выстраивает пирамиду системы, только повернутую вершиной вниз, укладывая друг на друга брусчатку суеверий средневековой медицины.
Вот основное положение теории:
Минеральные, растительные и животные составные части содержат великую целебную силу против разнообразных болезней. Значит, не надобно иного, как извлечь квинтэссенцию самых сильных лекарств и назначить такой курс лечения, в процессе которого омолаживаемый старец эту квинтэссенцию, то есть универсальное лекарство от всех болезней, будет принимать в соответствующих дозах. Если он будет придерживаться правил, то ему ничего не останется, как помолодеть.
Прежде всего надо добыть восточный шафран, лепестки красной розы, сандаловое дерево, корень алоэ и амбру. Все это размельчить в пыль, потом смешать с воском и розовым маслом. Из полученной таким образом мази делать компресс и каждый вечер перед отходом ко сну наклеивать на сердце.
Далее следует диета. Ее содержание складывается в зависимости от темперамента больного. Самая короткая — 16 дней, самая длинная — 30. Еда на вид самая простая: на день курица, сваренная в бульоне. Да, но курица не какая-нибудь там, а которую два месяца откармливали соответствующим кормом.
Прописанный куриный корм очень странен. Не что-нибудь, а гадюка. (К сведению, на протяжении веков человечество буквально охвачено гадюкоманией. Гадюкам приписывалась чудесная целебная сила, им и териак-бальзаму. Этот бальзам — по-венгерски его звали терьек — употреблялся для пышек, трохискусов (отсюда трохишта, дрогишта — парфюмерная лавка).)
Конечно, гадюку куры не склевывали, как червяка. Для этого был другой способ. Во-первых, с гадюки надо было содрать шкуру, обрезать голову и хвост, обмыть в уксусе, сильно натереть солью и порезать на мелкие кусочки. Это вкусное рагу складывается в горшок, перемешивается в равных долях с цветом розмарина, аниса и укропа, прибавляется полфунта тмину, все надо залить чистой водой и поставить варить. Когда все сварится, бросить в горшок добрую долю чистой пшеницы, и все это варево парится до тех пор, пока пшеница не возьмет в себя все славные качества гадюки. Из готового корма скатать шарики, обвалять их в отрубях и давать курам.
Во время лечения больному не есть ничего другого, кроме как куриный суп два раза в день с кусочком хлеба. Как пройдет время лечения, купаться велено двенадцать раз, раз за разом на тощий желудок в воде, заправленной пахучими травами.
Нельзя отрицать, что замысел вполне логичен и последователен. Больного нельзя кормить мясом гадюки, значит, ее целебную силу сначала пусть возьмет пшеница, пшеницу съест курица, курицу человек.