Код:

Lilitochka-club

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Lilitochka-club » Женские судьбы » Известные женщины мира


Известные женщины мира

Сообщений 31 страница 47 из 47

31

Анна Ахматова

http://img0.liveinternet.ru/images/attach/c/3/75/510/75510856_anna01.jpg

Ахматова Анна Андреевна (настоящая фамилия — Горенко) родилась в семье морского инженера, капитана 2-го ранга в отставке на ст. Большой Фонтан под Одессой. Через год после рождения дочери семья переехала в Царское Село. Здесь Ахматова стала ученицей Мариинской гимназии, но каждое лето проводила под Севастополем.

Воспоминания детства

"Мои первые впечатления — царскосельские, — писала она в позднейшей автобиографической заметке, — зеленое, сырое великолепие парков, выгон, куда меня водила няня, ипподром, где скакали маленькие пестрые лошадки, старый вокзал и нечто другое, что вошло впоследствии в "Царскосельскую оду"". В 1905 г. после развода родителей Ахматова с матерью переехала в Евпаторию. В 1906 — 1907 гг. она училась в выпускном классе Киево-Фундуклеевской гимназии, в 1908 — 1910 гг. — на юридическом отделении Киевских высших женских курсов.

Знакомство с Николаем Гумилевым. Начало поэтической жизни

25 апреля 1910 г. "за Днепром в деревенской церкви" она обвенчалась с Николаем Гумилевым, с которым познакомилась в 1903 г. В 1907 г. он опубликовал ее стихотворение "На руке его много блестящих колец..." в издававшемся им в Париже журнале "Сириус". На стилистику ранних поэтических опытов Ахматовой оказало заметное влияние знакомство с прозой К. Гамсуна, с поэзией В. Я. Брюсова и А. А. Блока.

Свой медовый месяц Ахматова провела в Париже, затем переехала в Петербург и с 1910 по 1916 г. жила в основном в Царском Селе. Училась на Высших историко- литературных курсах Н. П. Раева. 14 июня 1910 г. состоялся дебют Ахматовой на "башне" Вячеслава Иванова.

По свидетельству современников, "Вячеслав очень сурово прослушал ее стихи, одобрил только одно, об остальных промолчал, одно раскритиковал". Заключение "мэтра" было равнодушно-ироничным: "Какой густой романтизм..."

В 1911 г., избрав литературным псевдонимом фамилию своей прабабки по материнской линии - Ахматова, - она начала печататься в петербургских журналах, в том числе и в "Аполлоне". С момента основания "Цеха поэтов" стала его секретарем и деятельным участником. В 1912 г. вышел первый сборник Ахматовой "Вечер" с предисловием М. А. Кузмина. "Милый, радостный и горестный мир" открывается взору молодого поэта, но сгущенность психологических переживаний столь сильна, что вызывает чувство приближающейся трагедии. В фрагментарных зарисовках усиленно оттеняются мелочи, "конкретные осколки нашей жизни", рождающие ощущение острой эмоциональности. Эти стороны поэтического мировосприятия Ахматовой были соотнесены критиками с тенденциями, характерными для новой поэтической школы. В ее стихах увидели не только отвечающее духу времени преломление идеи Вечной женственности, уже не связанной с символическими контекстами, но и ту предельную "истонченность". психологического рисунка, которая стала возможна на излете символизма. Сквозь "милые мелочи", сквозь эстетическое любование радостями и печалями пробивалась творческая тоска по несовершенному — черта, которую С. М. Городецкий определил как "акмеистический пессимизм", тем самым еще раз подчеркнув принадлежность Ахматовой к определенной школе.

Печаль, которой дышали стихи "Вечера", казалась печалью "мудрого и уже утомленного сердца" и была пронизана "смертельным ядом иронии", по словам Г. И. Чулкова, что давало основание возводить поэтическую родословную Ахматовой к И. Ф. Анненскому, которого Гумилев назвал "знаменем" для "искателей новых путей", имея в виду поэтов-акмеистов.

Впоследствии Ахматова рассказывала, каким откровением было для нее знакомство со стихами поэта, открывшего ей "новую гармонию". Линию своей поэтической преемственности Ахматова подтвердит стихотворением "Учитель" (1945) и собственным признанием: "Я веду свое начало от стихов Анненского. Его творчество, на мой взгляд, отмечено трагизмом, искренностью и художественной целостностью".

"Четки" (1914), следующая книга Ахматовой, продолжала лирический "сюжет" "Вечера". Вокруг стихов обоих сборников, объединенных узнаваемым образом героини, создавался автобиографический ореол, что позволяло видеть в них то "лирический дневник", то "романлирику".

По сравнению с первым сборником в "Четках" усиливается подробность разработки образов, углубляется способность не только страдать и сострадать душам "неживых вещей", но и принять на себя "тревогу мира". Новый сборник показывал, что развитие Ахматовой как поэта идет не по линии расширения тематики, сила ее — в глубинном психологизме, в постижении нюансов психологических мотивировок, в чуткости к движениям души. Это качество ее поэзии с годами усиливалось. Будущий путь Ахматовой верно предугадал ее близкий друг Н. В. Недоброво. "Ее призвание — в рассечении пластов", — подчеркнул он в статье 1915 г., которую Ахматова считала лучшей из написанного о ее творчестве.

В лучах славы

После "Четок" к Ахматовой приходит слава. Ее лирика оказалась близка не только "влюбленным гимназисткам", как иронично замечала Ахматова. Среди ее восторженных поклонников были поэты, только входившие в литературу, — М. И. Цветаева, Б. Л. Пастернак. Более сдержано, Но все же одобрительно отнеслись к Ахматовой А. А. Блок и В. Я. Брюсов. В эти годы Ахматова становится излюбленной моделью для многих художников и адресатом многочисленных стихотворных посвящений. Ее образ постепенно превращается в неотъемлемый символ петербургской поэзии эпохи акмеизма.

В годы первой мировой войны Ахматова не присоединила свой голос к голосам поэтов, разделявших официальный патриотический пафос, однако она с болью отозвалась на трагедии военного времени ("Июль 1914", "Молитва" и др.). Сборник "Белая стая", вышедший в сентябре 1917 г., не имел столь шумного успеха, как предыдущие книги. Но новые интонации скорбной торжественности, молитвенностн, сверхличное начало разрушали привычный стереотип ахматовской поэзии, сложившийся у читателя ее ранних стихов. Эти изменения уловил О. Э. Мандельштам, заметив: "Голос отречения крепнет все более и более в стихах Ахматовой, и в настоящее время ее поэзия близится к тому, чтобы стать одним из символов величия России".

После Октябрьской революции Ахматова не покинула Родину, оставшись в "своем краю глухом и грешном". В стихотворениях этих лет (сборники "Подорожник" и "Anno Domini MCMXXI", оба — 1921 года) скорбь о судьбе родной страны сливается с темой отрешенности от суетности мира, мотивы "великой земной любви" окрашиваются настроениями мистического ожидания "жениха", а понимание творчества как божественной благодати одухотворяет размышления о поэтическом слове и призвании поэта и переводит их в "вечный" план. В 1922 г. М. С. Шагинян писала, отмечая глубинное свойство дарования поэта: "Ахматова с годами все больше умеет быть потрясающе-народной, без всяких quasi, без фальши, с суровой простотой и с бесценной скупостью речи".

В опале

С 1924 г. Ахматову перестают печатать. В 1926 г. должно было выйти двухтомное собрание ее стихотворений, однако издание не состоялось, несмотря на продолжительные и настойчивые хлопоты. Только в 1940 г. увидел свет небольшой сборник "Из шести книг", а два следующих — в 1960-е годы ("Стихотворения", 1961; "Бег времени", 1965).

Начиная с середины 1920-х годов Ахматова много занимается архитектурой старого Петербурга, изучением жизни и творчества А. С. Пушкина, что отвечало ее художественным устремлениям к классической ясности и гармоничности поэтического стиля, а также было связано с осмыслением проблемы "поэт и власть". В Ахматовой, несмотря на жестокость времени, неистребимо жил дух высокой классики, определяя и ее творческую манеру, и стиль жизненного поведения.

В трагические 1930 — 1940-е годы Ахматова разделила судьбу многих своих соотечественников, пережив арест сына, мужа, гибель друзей, свое отлучение от литературы партийным постановлением 1946 г. Самим временем ей было дано нравственное право сказать вместе со "стомилльонным народом": "Мы ни единого удара не отклонили от себя".

Произведения Ахматовой этого периода — поэма "Реквием" (в СССР опубликована в 1987 г.), - стихи, написанные во время Великой Отечественной войны, свидетельствовали о способности поэта не отделять переживание личной трагедии от понимания катастрофичности самой истории. Б. М. Эйхенбаум важнейшей стороной поэтического мировосприятия Ахматовой считал "ощущение своей личной жизни как жизни национальной, народной, в которой все значительно и общезначимо". "Отсюда, — замечал критик, — выход в историю, в жизнь народа, отсюда — особого рода мужество, связанное с ощущением избранничества, миссии, великого, важного дела..." Жестокий, дисгармонический мир врывается в поэзию Ахматовой и диктует новые темы и новую поэтику: память истории и память культуры, судьба поколения, рассмотренная в исторической ретроспективе... Скрещиваются разновременные повествовательные планы, "чужое слово" уходит в глубины подтекста, история преломляется сквозь "вечные" образы мировой культуры, библейские и евангельские мотивы. Многозначительная недосказанность становится одним из художественных принципов позднего творчества Ахматовой. На нем строилась поэтика итогового произведения — "Поэмы без героя" (1940 — 65), которой Ахматова прощалась с Петербургом 1910-х годов и с той эпохой, которая сделала ее Поэтом.

Докторская степень

Творчество Ахматовой как крупнейшее явление культуры XX в. получило мировое признание. В 1964 г. она стала лауреатом международной премии "Этна-Таормина", в 1965 г. — обладателем почетной степени доктора литературы Оксфордского университета.

5 марта 1966 г. Ахматова умерла в поселке Домодедово, 10 марта после отпевания в Никольском Морском соборе прах ее был погребен на кладбище в поселке Комарове под Ленинградом.

Уже после ее смерти, в 1987, во время Перестройки, был опубликован трагический и религиозный цикл "Реквием", написанный в 1935 — 1943 (дополнен 1957 — 1961).

Цитаты

    * Для Бога мертвых нет.
    * Лучший способ забыть навек — видеть ежедневно.
    * Всякая попытка связных мемуаров — это фальшивка. Ни одна человеческая память не устроена так, чтобы помнить все подряд.
    * Поэт — человек, у которого никто ничего не может отнять и потому никто ничего не может дать.
    * Благовоспитанный человек не обижает другого по неловкости. Он обижает только намеренно.
    * Измену простить можно, а обиду нельзя.
    * Мы не знали, что стихи такие живучие.
    * Я была в великой славе, испытала величайшее бесславие — и убедилась, что в сущности это одно и то же.
    * Будущее, как известно, бросает свою тень задолго до того, как войти.
    * Поэт всегда прав.
    * Стихи, даже самые великие, не делают автора счастливым.
    * Страшно выговорить, но люди видят только то, что хотят видеть, и слышат только то, что хотят слышать. На этом свойстве человеческой природы держится 90 % чудовищных слухов, ложных репутаций, свято сбереженных сплетен. Несогласных со мной я только попрошу вспомнить то, что им приходилось слышать о самих себе.
    * Можно быть замечательным поэтом, но писать плохие стихи.
    * Надо изучать гнезда постоянно повторяющихся образов в стихах поэта — в них и таится личность автора и дух его поэзии.
    * Самое скучное на свете — чужие сны и чужой блуд.
    * Люди, которые меня не уважают, ко мне не ходят, потому что им неинтересно; а люди, которые меня уважают, не ходят из уважения, боятся обеспокоить.
    * Насколько скрывает человека сцена, настолько беспощадно обнажает эстрада. Эстрада что-то вроде плахи.
    * В сущности, никто не знает, в какую эпоху он живет. Так и мы не знали в начале десятых годов, что жили накануне европейской войны и Октябрьской революции.
    * Настоящую нежность не спутаешь ни с чем, и она тиха.
    * Жить — так на воле, умирать — так дома.
    * Сильней всего на свете лучи спокойных глаз.
    * Современные пьесы ничем не кончаются.
    * Теперь арестанты вернутся, и две России глянут друг другу в глаза: та, что сажала, и та, которую посадили. Началась новая эпоха (сказано Ахматовой 4 марта 1956 в присутствии Л.К.Чуковской)

0

32

Марина Цветаева. В поисках "жара души"

Настоящим адресатом ее чувств был не реальный человек и даже не тот идеальный герой, которого она придумала, — этим адресатом всегда оставалась поэзия.

Преображенная реальность

Родилась Марина Ивановна Цветаева в Москве 26 сентября 1892 г., с субботы на воскресенье, в полночь, на Иоанна Богослова. Она всегда придавала смысловое и едва ли не пророческое значение таким биографическим деталям, где чувствуется порубежность, граница, надлом: «с субботы на воскресенье», «полночь», «на Иоанна Богослова…»

Отец Цветаевой, Иван Владимирович Цветаев, был выходцем из бедного сельского священства. Благодаря незаурядному таланту и трудолюбию он стал профессором-искусствоведом, знатоком античности. Мать, Мария Александровна Мейн, происходившая из обрусевшей польско-немецкой семьи, была одаренной пианисткой. Поэтому музыкальное начало оказалось исключительно сильным в цветаевском творчестве. Марина Цветаева воспринимала мир, прежде всего, на слух, стремясь найти для уловленного ею звука тождественную по возможности словесно-смысловую форму.

Цветаева с детства была очень близорука, однако очков не носила. Предпочитала четкой реальности размытость линий и силуэтов. Эту реальность она создавала соответственно своему внутреннему видению. Точно так же воспринимала она и людей. Стоило человеку обратить на нее внимание, потянуться к ней, дать почувствовать, что в ней нуждаются, — тут же включалось могучее цветаевское воображение. И даже заурядность перевоплощалась в героя или рыцаря, в которого она, как правило, и влюблялась. Вовсе не для того, чтобы вступить с ним в плотские отношения, а для духовного, «потустороннего», как она любила повторять, общения. Ураган чувств, который обрушивался на нового избранника, всегда оборачивался стихами. Но как только стихи были готовы, чувства исчерпывались сами собой. Цветаева могла просто забыть о существовании некогда обожаемого возлюбленного. Доходило до курьезов. Она сама описала случай, когда при встрече с бывшим возлюбленным, которому посвятила целый цикл прекрасных стихов, просто-напросто не узнала его.

— Неужели вы меня и впрямь не узнаете? — спросил он.

— Нет-нет, я решительно вижу вас впервые!

Но, когда он напомнил свое имя, Цветаева слегка смутилась.

— Вы? — сказала она. — Извините ради Бога, но я так плохо вижу, и к тому же у вас тогда были усы.

— У меня усы? — человек был по-настоящему уязвлен. — Я в жизни не носил усов!..

Бытует мнение, будто Цветаева легко и часто изменяла своему мужу — Сергею Эфрону. Ссылаются на ее многочисленные «романы», любовные письма, стихи, умение и готовность вести тонкую любовную игру… Да, она увлекалась многими мужчинами. Но никогда не искала наслаждения в сексе. Настоящим адресатом ее чувств был не реальный человек и даже не тот идеальный герой, которого она придумала, — этим адресатом всегда оставалась поэзия. И можно с большой долей уверенности предположить, что ни с одним (или почти ни с одним) из ее многочисленных «возлюбленных» интимной близости у Цветаевой не было. Исключение — две роковые встречи, оставившие глубокий след в ее дальнейшей судьбе.

Опасные связи

Софья Парнок. Это — имя «колдуньи», которая решила во что бы то ни стало очаровать молодую Цветаеву. Всего год назад Цветаева и Эфрон поженились. Сейчас у них на руках был грудной ребенок — дочь Аля. Софью Парнок это не остановило. Завсегдатай московских литературных салонов, она была известна своими скандальными связями с другими женщинами. Встретив Цветаеву, она сразу почуяла в ней жажду новых сильных впечатлений. К тому же, лишенная с детства материнской ласки (мать Цветаевой не скрывала, что мечтала о сыне), Марина нуждалась именно в материнской любви. Парнок это поняла. Она сумела увлечь Цветаеву и новыми, необычными ощущениями, и иллюзией нежного материнства.

Забыв о муже, о ребенке, совершенно потеряв голову, Цветаева бросилась в омут вспыхнувшей страсти. На глазах у Эфрона связь двух женщин перерастала в бурный роман.

Будучи человеком творческим (писатель, журналист, актер), бедный муж понимал: поэзия, тем более великая поэзия его жены, нуждается в особых впечатлениях, требует особого духовного напряжения — «жара души», как называла это состояние сама Цветаева.

Начинается Первая мировая война, и Сергей тут же решает идти добровольцем на фронт… Вот тогда-то на Цветаеву снисходит прозрение. Она вдруг обнаруживает, что Парнок — законченная эгоистка, деспот, к тому же безумно ревнива. Это вызывает не просто разочарование, а негодование. Близорукость уже не спасает. Да и воображение тоже отказывается восхищаться тем, чего нет. Наконец-то Цветаева разглядела в Софье Парнок не идеал, от которого исходит тайна неземной любви, а обычную, более того — порочную женщину…

Бегство из «рая»

В своем прозрении Цветаева делает и другое, куда более страшное открытие. Она обнаруживает, что осталась без мужа. Без любимого человека… Письма с фронта приходили все реже и реже. А с началом революции и Гражданской войны переписка и вовсе прекратилась. Сергей Яковлевич пропал… Несколько лет от него не было никаких вестей. Будучи офицером Добровольческой армии, Сергей сражался с большевиками. Сначала на Дону, затем в Крыму. В конце концов он разделил горькую долю тысяч и тысяч соратников по оружию, оказавшихся в эмиграции. Более четырех лет продолжалось это молчание. Цветаеву мучил один и тот же вопрос: жив ли, а если жив, то где? В полном неведении о судьбе мужа в голодной и холодной Москве она постоянно возвращается к мысли о добровольном уходе из жизни.

«Мне кажется — лучше умереть… Если Сережи нет в живых, я все равно не смогу жить… Зачем длить муку, если можно не мучиться?..»

Ее спасает поэзия. Несмотря ни на что, Цветаева продолжает писать. Стихи той поры адресованы мужу — «белому лебедю».

«Если Бог сделает чудо — оставит вас в живых, — записывает она в тетрадь неотправленных писем, — я буду ходить за вами, как собака…»

Бог услышал ее и сотворил чудо. Через писателя Илью Эренбурга Цветаева узнает, что ее Сереженька жив и находится в Константинополе. Отныне все мысли и надежды, весь смысл жизни — увидеть мужа. Наконец она добивается визы на поездку в Берлин…

Сергей к тому времени был уже в Праге. Он поступил в Карлов университет, стал студентом и с нетерпением ждал воссоединения с семьей.

Когда-то после знакомства с Цветаевой Сергей сказал сестре, что его будущая жена — великий поэт. Наверное, тогда это было преувеличением. Теперь, спустя десятилетие, она действительно пользовалась славой «главного русского поэта». Сергей же, несмотря на свои двадцать девять лет, оставался все тем же большеглазым, худым, болезненным юношей, обремененным необходимостью учиться, держать экзамены — короче говоря, добиваться своего места в жизни.

Трехлетнее пребывание Цветаевой в Чехии — затяжная борьба с бытом, постоянная необходимость отвоевывать себе место и время для творчества. Все считают ее сильной, выносливой, да и сама она называет себя семижильной. Но кто бы знал, как нелегко дается ей эта сила. Как хочется иногда почувствовать себя слабой, беззащитной — все тем же ребенком, который мечтает укрыться от земных забот под ласковым материнским крылом. Иллюзию подобного счастья когда-то подарила Софья Парнок. Найдется ли такой человек теперь?

Семейная драма

Друг Сергея Эфрона, такой же, как он эмигрант, и такой же студент Карлова университета Константин Родзевич слыл среди друзей-однокашников «маленьким Казановой». Все знали его слабость по отношению к женскому полу. И Цветаева не могла его не заметить. Изредка навещая мужа в его пражском общежитии (сама она с дочерью Алей снимала комнату в пригороде), Марина встречалась и с Родзевичем. Он поразил ее тем, что вообще не любил стихов. И не побоялся в этом признаться, зато он увидел в Цветаевой не поэта, а женщину.

Назревал новый роман… Никогда не сковывавший свободы своей жены, узнав о том, что отношения Марины с Родзевичем зашли слишком далеко, Сергей Яковлевич взбунтовался. Он предложил Марине расстаться. Теперь она, в свою очередь, испытала тяжкое потрясение. После нескольких бессонных ночей и мучительных размышлений она решила: Сергей — это навсегда. Остальное — лишь эпизоды, от которых хоть и трудно, но можно отказаться.

Жизнь тем временем не стояла на месте. 1 февраля 1925 года у Марины Цветаевой и Сергея Эфрона рождается сын Мур, полное имя — Георгий. Спустя несколько месяцев, осенью того же года, семья переезжает в Париж… И здесь, обретя наконец более-менее сносные условия для творчества, Цветаева становится свидетелем личной драмы своего мужа.

Бывший белогвардейский офицер, Сергей Эфрон, испытывает горькое разочарование в белом движении. Он открыто заявляет об этом в печати. Не скрывает, что все его помыслы связаны с покинутой родиной. Именно там, считает он, рождается новый мир, с новыми возможностями самореализации человека.

— Но там правят большевики! — пытается образумить мужа Марина.

— Не имеет значения, — возражает Сергей. — Мы должны быть с народом!..

Во искупление своей вины перед Родиной Сергей Эфрон становится одним из создателей «Общества возвращенцев» — желающих вернуться в Россию эмигрантов было достаточно.

Ни сам Сергей, ни Марина представить себе не могли, к чему может привести подобный настрой. Профессиональные «ловцы душ» из сталинского НКВД давно «положили глаз» на будущего возвращенца…

Убийство в Лозанне

4 сентября 1937 года в Швейцарии, под Лозанной, был найден труп неизвестного мужчины с семью пулевыми ранениями. Швейцарской полиции не составило большого труда опознать личность убитого. Им оказался Игнатий Рейсс, резидент советской разведки в Европе. За два месяца до гибели Рейсс написал письмо Сталину. Он публично обвинял вождя народов в терроре и объявлял, что порывает с его кровавым режимом. Возмездие последовало незамедлительно. А вскоре во всех швейцарских и французских газетах появилось сенсационное сообщение — организатором убийства в Лозанне объявлялся русский эмигрант, тайный агент НКВД Сергей Эфрон. Для Марины Цветаевой это был шок.

О просоветских настроениях мужа она знала давно, но в способность Сергея пойти на такое преступление — в это она не могла поверить. Действительно, имеется достаточно оснований полагать, что доверчивый Сергей Яковлевич был втянут в темное дело, последствий которого ясно не представлял. Так или иначе, но он оказался в центре скандала. Ему пришлось спешно бежать, благо, помогли «компетентные» лица из советского посольства.

Трудно представить, в каком жутком состоянии находилась в те дни Марина Цветаева. Отнюдь не вся русская эмиграция была настроена так же, как ее муж. Большая часть по-прежнему ненавидела большевиков, и положение жены агента НКВД среди них было поистине незавидным. Фактически Цветаевой объявили бойкот. Никакой возможности издаваться, то есть зарабатывать на жизнь, у нее теперь не было. Старшая дочь — Ариадна Эфрон, всецело разделявшая взгляды отца, тоже поспешила на родину. Рвался туда и четырнадцатилетний Мур… Цветаева прекрасно понимала — ничего хорошего там их не ждет. Выбора, однако, не было. Она должна находиться там, где Сережа…

Вступая на борт парохода, который увозил ее на родину, она подвела черту семнадцати годам эмиграции и всей своей жизни.

«Это — последний ее конец».

Отверженная

То, что произошло с семьей Марины Цветаевой в Советском Союзе, хорошо известно. Осенью тридцать девятого арестована дочь Аля, потом муж… Оставшись вдвоем с сыном, Марина Ивановна тщетно ищет работу. Печатать ее никто не решается. Жилья своего тоже нет. С огромным трудом удается найти какую-то жилплощадь. Да и то на время… Цветаева возмущена. Почему Москва «не вмещает ее»? Почему «вышвыривает»? Ведь их род — Цветаевых — буквально задарил Москву. Отец, Иван Владимирович, создал прекрасный Музей изящных искусств. Три огромные цветаевские библиотеки подарены Румянцевскому музею (будущей Ленинке). А сколько стихов, подлинных поэтических шедевров посвящены Москве…

Письма-жалобы, письма-просьбы разлетаются во все концы — в Союз писателей, в правительство, наконец, лично Сталину… Ни к кому не достучаться. Ведь она для них — жена врага народа. Пока она писала письма, на Лубянке из ее мужа выбивали показания, что он французский шпион…

Горьки записи Цветаевой тех дней.

«Меня жизнь за этот год — добила».

«Исхода не вижу… Взываю о помощи…»

И, наконец, самая страшная:

«Никто не видит — не знает, — что я год уже ищу глазами крюк… Я год примеряю смерть…»

Но вот проглянул лучик света. Она знакомится с молодым, талантливым Арсением Тарковским. Действительно ли так или опять нафантазировала — ей чудятся волны любви, идущие от него. То, чего ей так не хватало в последнее время… Она отвечает тем же. И будто возвращается молодость. Оказывается, не все еще утрачено. И способность любить… И талант… И до стихов, значит, уже не так далеко… Повод для них оказался неожиданным — обида на Тарковского. Так ли это на самом деле?

В ее стихах 1940 — 1941 гг. возникает мотив близкого конца:

Пора снимать янтарь,

Пора менять словарь,

Пора гасить фонарь

Наддверный…

(«Пора снимать янтарь…»)

С началом Великой Отечественной войны Цветаева с сыном вынуждены были эвакуироваться фактически против своей воли. Сначала — в Чистополь, где не нашлось ни работы, ни жилья, а потом — в последнее короткое пристанище, Елабугу, где тоже не оказалось никакого заработка. Органы НКВД не спускали с нее глаз, есть сведения, что ее пытались шантажировать…

31 августа 1941 года, в свою любимую рябиновую пору, накануне листопада, Марина Цветаева покончила жизнь самоубийством.

0

33

Фаина Раневская. Женщина-легенда

Словечки, язвительные замечания и реплики Раневской еще при ее жизни расходились, как круги по воде. «Если больной очень хочет жить, врачи бессильны». «На голодный желудок русский человек ничего делать не хочет, а на сытый — не может». «Если у вас бессонница, считайте до трех. — А если не поможет? — До полчетвертого».

Ее любимыми словами были «жопа» и «говно». «Я не пью, больше не курю и никогда не изменяла мужу — потому что у меня его никогда не было», — сказала она одному журналисту. «Так что ж, значит, у вас совсем нет недостатков?» — «В общем, нет. Правда, у меня большая жопа и я иногда немножко привираю».

Как много любви, а в аптеку сходить некому

Щедро наделив Фаину Раневскую талантом, Господь, видно, решил сэкономить на другом — и недодал ей любви. Я имею в виду не обожание публики, которого хватало (во время гастролей Театра имени Моссовета в Одессе кассирша говорила: «Когда Раневская идет по городу, вся Одесса делает ей апофеоз»). Я имею в виду ее одинокую жизнь. «Как много любви, а в аптеку сходить некому», — говаривала она. Друзья у нее были, поклонники тоже, а своей семьи не было. То есть в начале жизни — была, но сразу после революции мать, отец, сестра и брат эмигрировали. Вернулась — полвека спустя — одна лишь сестра Белла. Овдовев и оставшись в одиночестве, она приехала к Фаине умирать.

Раневская — это псевдоним. В честь чеховской героини. Юная Фаина была так потрясена спектаклем «Вишневый сад», что не обратила внимания на выпавшее из сумочки портмоне. Ветер стал разбрасывать деньги, а она только и сказала: «Красиво летят — как осенние листья». «Вы прямо как Раневская», — изумился ее спутник.

Родилась Фаня Фельдман в 1896 году в Таганроге. Ее отец, Герш Хаимович, был человек очень состоятельный. Ему принадлежали фабрика сухих красок, несколько домов, магазин, склады и даже пароход. В городе его уважали, он был старостой синагоги и основателем приюта для престарелых евреев. Свое происхождение Фаина не афишировала. Как-то, мучаясь над сочинением своей биографии, она начала: «Мой отец был небогатым нефтезаводчиком…», порвала и больше никогда автобиографий не писала. Мать ее была женщиной чувствительной, любительницей искусств. Одно из детских воспоминаний Фаины: мама в слезах, они текут рекой, и унять их невозможно. «Что такое, мамочка, что случилось?» — «В Баденвейлере умер Чехов». А на ковре — упавший томик его рассказов. Фаина убежала с ним и, не отрываясь, прочитала «Скучную историю». Так, когда ей еще не было восьми, Антон Павлович впервые вошел в ее жизнь. И расположился в ней надолго: пока она не переиграла все его пьесы: «Вишневый сад» (Шарлотта), «Чайка» (Маша), «Свадьба» (Змеюкина), «Юбилей» (Мерчуткина), «Три сестры» (Наташа), «Дядя Ваня» (старуха Войницкая). Второй раз Фаина увидела мать в таком же горе, когда умер Лев Николаевич Толстой. «Погибла совесть, совесть погибла», — рыдала мама.

С детства Фаина была робкой, от неуверенности заикалась (это осталось до старости и проявлялось в минуты волнения, но только в обычной жизни и никогда — на сцене). Она тяжело сходилась с детьми и неважно училась. Гимназию так ненавидела, что родителям пришлось ее забрать. Она получила домашнее образование и сдала гимназический курс экстерном. Как такая стеснительная девушка могла вбить себе в голову, что ее призвание — театр, непонятно! Семья до поры до времени относилась к увлечению дочери спокойно, но, когда та заявила, что пойдет в актрисы, Герш Хаимович высказался резко: «Посмотри на себя в зеркало — и увидишь, что ты за актриса!» Однако легче было бы остановить поезд на полном ходу, и в девятнадцать лет Фаина ушла в самостоятельную жизнь.

Профессиональная непригодность

В Москве она несколько раз держала экзамены в театральные школы, но так заикалась от волнения, что ей сказали: «Деточка, это профессиональная непригодность». Тогда она пошла в частную школу, где за учебу надо было платить, и ее взяли. Деньги, которые дали ей родители, быстро иссякли. Она немного подрабатывала в цирке — в массовке, потому что ничего не умела. Но этого на жизнь и учебу не хватало, и она понимала: положение сложное, надо что-то делать. А судьба — дама с чувствами, она часто милостива к тем, кто, не сворачивая, идет к своей цели. Так что знакомство с известной провинциальной примой, ученицей Веры Комиссаржевской, Павлой Вульф можно было бы считать счастливым даром судьбы, если бы не та настырность, с которой Фаина его добивалась. Вот и вышло: главный подарок — это отнюдь не везение, а характер, бурный поток, пробивающий себе дорогу через любые препятствия.

К Вульф Раневская попала абсолютно неумелой актрисой. Павла Леонтьевна после отыгранного накануне спектакля мучалась мигренью и никого не принимала. Но когда ей доложили, что какая-то странная заикающаяся девица настаивает, чтобы ее впустили, почему-то согласилась. Навязчивая гостья оказалась неуклюжей порывистой девушкой с большими испуганными глазами. Заикаться она перестала, как только прошел первый страх. Девушка сказала, что мечтает работать с Павлой Леонтьевной и согласна на любые роли. Вульф указала на стопку пьес, лежащих на столике, — пусть выберет, что хочет, и подготовит отрывок. Девушка явилась спустя несколько дней, и опытная Вульф поняла, что отпустить ее она не может. Взять ее в театр она тоже не могла, но дала ей большее: взяла в свою семью и помогла ей стать Актрисой. Их дружба продолжалась много лет, до самой смерти Павлы Леонтьевны.

Из нее выйдет большая актриса

В мелодраме Леонида Андреева «Тот, кто получает пощечины» у Раневской была роль в толпе, без единого слова текста. Она совершенно не понимала, что ей надо делать, и обратилась за помощью к «первому сюжету» — Иллариону Певцову, исполнителю главной роли. «А ничего не делай, только люби меня, люби изо всех сил», — посоветовал он. Когда спектакль закончился, Фаина разрыдалась, и никто не мог ее успокоить. Привели Певцова. «Что ты?» — спросил он. «Я так любила Вас, так любила!» Певцов всё понял и сказал: «Помяните меня — из этой барышни выйдет большая актриса».

Ей с детства внушали, что она нехороша собой, и она поверила, хотя фотографии молодой Раневской свидетельствуют о другом. Ну немного крупноват нос — но все остальное в порядке. И сколько жизни! Сколько света и юмора! Семитские волосы — пышные, вьющиеся, глаз горит. А она стеснялась себя, и не только в юности. Даже признанная и увенчанная всеми премиями и званиями, просила режиссера убрать первые ряды партера или хотя бы так строить мизансцены, чтобы она все время оставалась в глубине.

— Ну почему, Фаина Георгиевна?!

— Я убегу, я боюсь публики… Если бы у меня было лицо, как у Тарасовой… У меня ужасный нос.

Когда закончился ее первый сезон в летнем театре в Малаховке, Фаина осталась без работы. Через «театральное бюро» (оно же «актерская биржа») она нашла работу на зимний сезон — в Керчи, но ей не удалось доработать до конца сезона: труппа не делала сборов, и театр прекратил свое существование. Ей даже не заплатили, так что выехать из города она смогла, только продав свои сценические костюмы. Следующим городом стала Феодосия, но и там антрепренер сбежал, не заплатив актерам.

Кочевала Раневская много: Симферополь, Архангельск, Сталинград, Баку… В первые годы от отчаянной неуверенности Раневская была неуклюжа и вызывала смех, поэтому в ролях молодых героинь проваливалась. Зато в ролях характерных, комических — даже совсем маленьких — притягивала к себе все внимание, заслоняя главных героев. Когда она уже обосновалась в Москве и стала играть у Таирова незначительные роли, ее появление отвлекало зрительское внимание от царицы этой сцены — Алисы Коонен. Пришлось уйти. Много позже, в Театре Моссовета, она так сделала роль спекулянтки Маньки («Шо грыте? Шо грыте?»), что Завадский был недоволен: эпизодический персонаж стал чуть не главным. Он хотел снять ее с роли, а это была ее любимая роль! «Вы слишком хорошо играете!» — сказал он недовольно. «Если надо в интересах дела, я могу играть хуже», — ответила Раневская. За десятилетия совместной работы она хорошо изучила его характер и выражала свои чувства в яркой, свободной форме. Однажды Завадский закричал ей из зала: «Фаина, вы своими выходками сожрали весь мой замысел!» «То-то у меня чувство, что я наелась говна», — парировала она. Дальше — еще острее. Он: «Вон из театра!» Она: «Вон из искусства!»

Она довольно многим мешала — и своим талантом, и тяжелым характером. Подолгу в театрах не служила. «В театре меня любили талантливые, бездарные ненавидели, шавки кусали и рвали на части» — такой итог подвела она, сменив дюжину театров. Однажды театральный критик Наталья Крымова спросила уже старую Раневскую, зачем она столько кочевала по театрам?

— Искала святое искусство, — ответила та.

— Нашли?

— Да.

— Где?

— В Третьяковской галерее.

Муля, не нервируй меня!

В театре Красной Армии Раневская сыграла пять ролей, из них одну колоссальную: Вассу Железнову. Хозяйку жизни, бизнес-вумен, как сказали бы сейчас, подавившую в себе все чувства. Васса принесла ей всеобщее признание и звание заслуженной артистки.

В 38 лет она начала сниматься. Сначала «Пышка» Михаила Ромма, а потом и «Подкидыш», и «Золушка». Эйзенштейн хотел снять ее в роли Ефросиньи в «Иване Грозном», но министр кинематографии Большаков не позволил: «Семитские черты Раневской очень ярко выступают, особенно на крупных планах».

Безумный успех «Подкидыша», где она сыграла немолодую властную женщину Лялю, готовую усыновить «ничейного» ребенка, стал пожизненным кошмаром актрисы. Лялины слова, обращенные к тихому, послушному мужу: «Муля, не нервируй меня!», она слышала от своих почитателей всю жизнь. В Ташкенте, где они с Анной Ахматовой были в эвакуации, этими криками ее преследовали дети, едва завидев на улице. Приходилось скрываться дома. Даже Брежнев, прикалывая к груди Раневской орден Ленина, не удержался и тихо сказал ей: «Муля, не нервируй меня!» Она ответила: «Леонид Ильич, так дразнят меня мальчишки или хулиганы». Он трогательно извинился: «Простите, но я вас очень люблю».

Живу, как Диоген — днем с огнем

Она была любима и вождями, и публикой, и критикой. Рузвельт отзывался о ней, как о самой выдающейся актрисе ХХ века. А Сталин говорил: «Вот товарищ Жаров — хороший актер: понаклеит усики, бакенбарды или нацепит бороду. Все равно сразу видно, что это Жаров. А вот Раневская ничего не наклеивает — и все равно всегда разная». Этот отзыв ей пересказал Сергей Эйзенштейн, для чего разбудил ее ночью, вернувшись с одного из просмотров у Сталина. После звонка Раневской надо было разделить с кем-то свои чувства, и она надела поверх рубашки пальто и пошла во двор — будить дворника, с которым они и распили на радостях бутылочку.

Во времена ее молодости еще было деление на амплуа, и Осип Абдулов говорил, что она и героиня, и травести, и гранд-кокетт, и благородный отец, и герой-любовник, и фат, и простак, и субретка, и драматическая старуха, и злодей. Словом, Раневская — целая труппа, считал Абдулов. Но это было неверно. Лирические роли удавались ей хуже, ее коньком было сочетание трагического и комического, эксцентричность, соединенная с психологической глубиной. Одна из лучших работ — роль Розы Скороход в кинофильме «Мечта». Но при божьем даре характером она отличалась чертовски трудным! Один актер даже собирался ее побить за то, что она сделала ему грубое замечание. Вообще-то виновата была она: реплику подала так тихо, что он не расслышал и замешкался с выходом на сцену. Но признать вину она не хотела и напала на беднягу: «Кто это?! Я впервые вижу вас в театре. Это рабочий сцены? Я не работаю с любителями!»

С годами становилась все более едкой, от ее замечаний, от сарказма страдали не только артисты, но и режиссеры. Начинающему композитору, сочинившему колыбельную, она сказала: «Уважаемый, даже колыбельную нужно писать так, чтобы люди не засыпали от скуки».

С Любовью Орловой они были, можно сказать, приятельницами, но и в ее адрес Раневская позволяла себе шуточки. От безобидной («Шкаф Любови Петровны так забит нарядами, что моль, живущая в нем, никак не может научиться летать») до колкого передразнивания («Ну что, в самом деле, Чаплин, Чаплин… Какой раз хочу посмотреть, во что одета его жена, а она опять в своем беременном платье! Поездка прошла совершенно впустую»).

С людьми высокопоставленными она также не церемонилась. Как-то телевизионный начальник Лапин спросил ее:

— В чем я увижу вас в следующий раз?

— В гробу.

Комната, в которой она жила в Старопименовском переулке, была кишка без окон, так что ее можно было уподобить гробу. «Живу, как Диоген, — говорила она, — днем с огнем». Много курила, и, когда известный художник-карикатурист Иосиф Игин пришел к ней, чтобы нарисовать ее, она так и вышла — погруженной в клубы дыма на темном фоне. Врачи удивлялись ее легким:

— Чем же вы дышите?

— Пушкиным, — отвечала она.

Для чего-то она родилась…

У нее было обостренное чувство сострадания… к мясу. «Не могу его есть: оно ходило, любило, смотрело… Может быть, я психопатка?» Про курицу, которую пришлось выбросить из-за того, что нерадивая домработница сварила ее со всеми внутренностями, Фаина Георгиевна грустно сказала: «Но ведь для чего-то она родилась!»

Раневская продолжала играть, даже когда ей это было уже трудно физически. Вся театральная и нетеатральная Москва ходила в Театр Моссовета, чтобы увидеть ее в спектаклях «Странная миссис Сэвидж» и «Дальше — тишина». В «Тишине» они с Пляттом играли старых супругов, которых разлучают дети, потому что никто из них не хочет забирать к себе сразу двоих родителей. Зал рыдал…

Я видела ее и в последней роли — старой няньки Фелицаты в комедии Островского «Правда — хорошо, а счастье лучше». Фелицата светилась любовью, она, собственно, и являла собой здравый смысл и добро. Фаина Георгиевна двигалась с трудом, выходила на сцену в мягких домашних тапочках, и было понятно: это не решение художника по костюмам, а единственная приемлемая для больных ног обувь. Хуже всего было, что Раневская уже плохо помнила текст. Она беспомощно замирала и всем своим видом извинялась. «Все, хватит, больше не могу играть», — каждый раз говорила она, но все умоляли ее не уходить из спектакля. Она была его талисманом.

Незадолго до смерти Раневской режиссер-документалист Марианна Таврог решила снять великую актрису в своей серии «Старые мастера» (в серию вошли кинопортреты Марка Прудкина, Верико Анджапаридзе и еще нескольких титанов из «уходящей натуры»). Фаина Георгиевна наотрез отказалась рассказывать перед камерой о том, как работала над ролями, и вообще сниматься. Марианна Таврог ходила к ней день за днем целый месяц и наконец решила схитрить. Сказала, что снимет только фотографии на стенах (а у Раневской в доме их было много, и она общалась с ними — это был ее мир). Фаина Георгиевна согласилась рассказать про тех, кто там запечатлен, и тогда в доме появились кинооператор с камерой, осветитель и критик Наталья Крымова. Крымова в кадре задавала свои вопросы, а Раневская отвечала, забыв про съемку…

То была последняя встреча зрителя с ней.

***

Она прожила 88 лет, хлебнув горечи болезней и одинокой, бессемейной старости. У нее была домработница, ее навещали друзья, но самым близким существом оказался пес Мальчик, ради которого она отказывалась ложиться в больницу или ехать в санаторий.

Однажды Раневскую спросили, была ли она когда-нибудь влюблена.

— А как же, — сказала Раневская, — вот было мне девятнадцать лет, поступила я в провинциальную труппу — сразу же и влюбилась. В первого героя-любовника! Уж такой красавец был! А я-то, правду сказать, страшна была, как смертный грех… Но очень любила ходить вокруг, глаза на него таращила, он, конечно, ноль внимания… А однажды вдруг подходит и говорит шикарным своим баритоном: «Деточка, вы ведь возле театра комнату снимаете? Так ждите сегодня вечером: буду к вам в семь часов».

Я побежала к антрепренеру, денег в счет жалованья взяла, вина накупила, еды всякой, оделась, накрасилась — жду сижу. В семь нету, в восемь нету, в девятом часу приходит… Пьяный и с бабой! «Деточка, — говорит, — погуляйте где-нибудь пару часиков, дорогая моя!»

С тех пор не то что влюбляться — смотреть на них не могу: гады и мерзавцы!

Раневская говорила:

— Старость — это просто свинство. Я считаю, что это невежество Бога, когда он позволяет доживать до старости. Господи, уже все ушли, а я все живу. Бирман — и та умерла, а уж от нее я этого никак не ожидала. Страшно, когда тебе внутри восемнадцать, когда восхищаешься прекрасной музыкой, стихами, живописью, а тебе уже пора, ты ничего не успела, а только начинаешь жить!

— Старая харя не стала моей трагедией — в 22 года я уже гримировалась старухой и привыкла, и полюбила старух моих в ролях. А недавно написала моей сверстнице: «Старухи, я любила вас, будьте бдительны!»

Книппер-Чехова, дивная старуха, однажды сказала мне: «Я начала душиться только в старости».

Старухи бывают ехидны, а к концу жизни бывают и стервы, и сплетницы, и негодяйки… Старухи, по моим наблюдениям, часто не обладают искусством быть старыми. А к старости надо добреть с утра до вечера!

Когда Раневская получила новую квартиру, друзья перевезли ее немудрящее имущество, помогли расставить и разложить все по местам и собрались уходить. Вдруг она заголосила:

— Боже мой, где мои похоронные принадлежности?! Куда вы положили мои похоронные принадлежности? Не уходите же, я потом сама ни за что не найду, я же старая, они могут понадобиться в любую минуту!

Все стали искать эти «похоронные принадлежности», не совсем понимая, что, собственно, следует искать. И вдруг Раневская радостно возгласила:

— Слава Богу, нашла!

И торжественно продемонстрировала всем коробочку со своими орденами и медалями.

Занимательные факты и высказывания Фаины Раневской

Совершенный бездарь

В 1915 году к директору одного из подмосковных театров явилась молодая девица весьма неординарной наружности с рекомендательным письмом. Письмо было подписано близким приятелем директора, московским антрепренером Соколовским. "Дорогой Ванюша, - писал он, - посылаю тебе эту дамочку, чтобы только отвязаться от нее. Ты уж сам как-нибудь деликатно, намеком, в скобках, объясни ей, что делать ей на сцене нечего, что никаких перспектив у нее нет. Мне самому, право же, сделать это неудобно по ряду причин, так что ты, дружок, как-нибудь отговори ее от актерской карьеры - так будет лучше и для нее, и для театра. Это совершенная бездарь, все роли она играет абсолютно одинаково, фамилия ее Раневская..." К счастью, директор театра не послушался совета Соколовского.

+1

34

Мягко сказано

Говорят, что этот спектакль не имеет успеха у зрителей?
- Ну это еще мягко сказано, - заметила Раневская. - Я вчера позвонила в кассу, и спросила, когда начало представления.
- И что?
- Мне ответили: "А когда вам будет удобно?"

Теплую!

Медсестра, лечившая Раневскую рассказала, как однажды Фаина Георгиевна принесла на анализ мочу в термосе. Сестра удивилась, почему именно в термосе, надо было в баночке. Hа что великая актриса возмущенно пробасила: Ох, ни хрена себе! А кто вчера сказал: неси прямо с утра, теплую?!

Ничего, что я курю?

Однажды Раневская после спектакля сидела в своей гримерке совершенно голая и курила сигару. В этот момент дверь распахнулась и на пороге застыл один из изумленных работников театра. Актриса не смутилась и произнесла своим знаменитым баском: 'Дорогой мой, вас не шокирует, что я курю?'

Наелась дерьма

Однажды Юрий Завадский, худрук Театра им. Моссовета, где работала Фаина Георгиевна Раневская (и с которым у нее были далеко не безоблачные отношения), крикнул в запале актрисе: 'Фаина Георгиевна, вы своей игрой сожрали весь мой режиссерский замысел!' 'То-то у меня ощущение, что я наелась дерьма!' - парировала 'великая старуха'.

Спасибо, красотка!

Раневская и Марецкая идут по Тверской. Раневская говорит:
- Тот слепой, которому ты подала монету, не притворяется, он действительно не видит.
- Почему ты так решила?
- Он же сказал тебе: 'Спасибо, красотка!'

Как Гитлера!

Раневская не любила зиму. Она говорила:
- Я ненавижу зиму, как Гитлера!

Самое ужасное

Старшее поколение всегда ругает молодежь: она, мол, совершенно испортилась, стала легко-мысленной, не уважает старших, без царя в голове, только о забавах и думает... Услышав такой стариковский разговор, Раневская сказала со вздохом:
- Самое ужасное в молодежи то, что мы сами уже не принадлежим к ней и не можем делать все эти глупости...

А теперь рассмотрим...

Фаина Георгиевна вернулась домой бледная как смерть, и рассказала, что ехала от театра на такси.
- Я сразу поняла, что он лихач. Как он лавировал между машинами, увиливал от грузовиков, проскальзывал прямо перед носом прохожих! Но по настоящему я испугалась уже потом. Когда мы приехали, он достал лупу, чтобы посмотреть на счетчик!

Жалуемся?

- Меня никто не целовал, кроме жениха! - с гордостью сказала Раневской одна молодая актриса.
- Милочка, я не поняла, - отозвалась Фаина Георгиевна, - это вы хвастаете или жалуетесь?

Лучше меня

- Моя собака живет лучше меня! - пошутила однажды Раневская. - Я наняла для нее домработницу. Так вот и получается, что она живет, как Сара Бернар, а я - как сенбернар...

Память

- Неужели я уже такая старая, - сокрушалась как-то Раневская. - Ведь я еще помню порядочных людей!

Крупская

- Шатров - это Крупская сегодня, - так определила Раневская творчество известного драматурга, автора многочисленных пьес о Ленине.

Холодильник с бородой

В 60-е годы в Москве установили памятник Карлу Марксу.
- Фаина Георгиевна, вы видели памятник Марксу? - спросил кто-то у Раневской.
- Вы имеете в виду этот холодильник с бородой, что поставили напротив Большого театра? - уточнила Раневская.

Кому хочу, тому и нравлюсь

В Москве, в Музее изобразительных искусств имени Пушкина, открылась выставка "Шедевры Дрезденской галереи". Возле "Сикстинской мадонны" Рафаэля стояло много людей - смотрели, о чем-то говорили... И неожиданно громко, как бы рассекая толпу, чей-то голос возмутился: "Нет, я вот одного не могу понять... Стоят вокруг, полно народу. А что толпятся?.. Ну что в ней особенного?! Босиком, растрепанная..."
"Молодой человек, - прервала монолог блистательнейшая наша актриса Ф.Г.Раневская, - эта дама так долго пленяла лучшие умы человечества, что она, вполне может выбирать сама: кому ей нравиться, а кому нет".

Второе дыхание

В переполненном автобусе, развозившем артистов, после спектакля, раздался неприличный звук. Раневская наклонилась к уху соседа и шепотом, но так чтобы все слышали, выдала:
- Чувствуете, голубчик? У кого-то открылось второе дыхание!

В такие-то годы...

В театре им. Моссовета с огромным успехом шел спектакль 'Дальше - тишина'. Главную роль играла уже пожилая Раневская. Как-то после спектакля к ней подошел зритель и спросил:
- Простите за нескромный вопрос, а сколько вам лет?
- В субботу будет 115, - тут же ответила актриса.
Поклонник обмер от восторга и сказал:
- В такие годы и так играть!

Я - это она!

Во время гастрольной поездки в Одессу Раневская пользовалась огромной популярностью и любовью зрителей. Местные газеты выразились таким образом: 'Одесса делает Раневской апофеоз!' Однажды актриса прогуливалась по городу, а за ней долго следовала толстая гражданка, то обгоняя, то заходя сбоку, то отставая, пока на-конец не решилась заговорить.
- Я не понимаю, не могу понять, вы - это она?
- Да, да, да, - басом ответила Раневская. - Я - это она!

Плевок в вечность

Еще одно высказывание актрисы:
- Сняться в плохом фильме - все равно что плюнуть в вечность!

А я - нет!

За Раневской по одесской улице бежит поклонник, настигает и радостно кричит, протягивая руку:
- Здравствуйте! Позвольте представиться, я - Зяма Иосифович Бройтман...
- А я - нет! - отвечает Раневская и продолжает прогулку.

В силу..

Идущую по улице Раневскую толкнул какой-то человек, да еще и обругал грязными словами. Фаина Георгиевна сказала ему:
- В силу ряда причин я не могу сейчас ответить вам словами, какие употребляете вы. Но искренне надеюсь, что когда вы вернетесь домой, ваша мать выскочит из подворотни и как следует вас искусает.

Характер такой

Как-то Раневская позвонила Михаилу Новожихину, ректору Театрального училища им. М. С. Щепкина:
- Михаил Михайлович, дорогой мой, у меня к вам великая просьба. К вам в училище поступает один абитуриент, страшно талантливый. Фамилия его Малахов. Вы уж проследите лично, он настоящий самородок, не проглядите, пожалуйста...
Разумеется, Новожихин отнесся к такой высокой рекомендации со всем вниманием и лично присутствовал на экзамене. Малахов не произвел на него никакого впечатления, и даже, напротив, показался абсолютно бездарным. После долгих колебаний он решил-таки позвонить Раневской и как-нибудь вежливо и тактично отказать ей в просьбе. Едва только начал он свои объяснения, как Фаина Георгиевна закричала в трубку:
- Ну как? Г..? Гоните его в шею, Михаил Михайлович! Я так и чувствовала, честное слово... Но вот ведь характер какой, меня просят посодействовать и дать рекомендацию, а я отказать никому не могу.

Ждут..

Как-то Раневской позвонила словоохотливая приятельница и долго-долго мучила ее болтовней. Когда у Фаины Георгиевны лопнуло терпение, она извиняющимся тоном сказала:
- Простите, дорогая, я говорю с вами из автомата, здесь ждут...

Как минимум...

Как-то Раневскую спросили, почему у Марецкой все звания и награды, а у нее намного меньше? На что Раневская ответила:
- Дорогие мои! Чтобы получить все это, мне нужно сыграть как минимум Чапаева!

Поцелуй в задницу

Как-то Фаина Раневская записала для радио длинное и подробное интервью о своей жизни, о работе в театре, о ролях в кино. Интервью это одобрили, и оно должно было пойти в эфир, но накануне передачи к ней приехала корреспондентка и попросила переписать одно место, где Раневская якобы неправильно произносит слово 'феномен'.
- Я справилась в словаре, современного русского языка, - сказала корреспондентка. - Так вот, посовременному произносить это слово нужно с ударением на 'о' - феномен! А вы произнесли 'феномен'.
Раневская поначалу заспорила, но потом согласилась и отправилась на студию переписывать этот кусок интервью. Однако, по всей видимости, по дороге одумалась, так что когда села к микрофону, то резко и твердо сказала:
- Феномен, феномен и еще раз феномен! А кто произносит феномен, пусть поцелует меня в задницу!

Полетел

Как-то на южном море Раневская указала рукой на летящую чайку и сказала:
- МХАТ полетел.

Cколько в человеке дерьма!

Киногруппа, в составе которой находилась Фаина Раневская, с утра выехала за город на натурные съемки. Предстояла большая работа, нужно было. много успеть за день. У Раневской же, как на зло, случилось расстройство желудка. По приезде на площадку она сразу направилась к выстроенному на краю поля дощатому сооружению. Аппаратура давно установлена, группа готова к съемкам, а артистки нет и нет. Режиссер нервничает, глядит на часы, оператор сучит ногами. Актриса не появляется. Орут, думая, что с ней что-то случилось. Она отзывается, кричит, что с ней все в порядке. Наконец после долгого ожидания дверь открывается и Ранев-ская, подходя к группе, говорит:
- Братцы вы мои! Знали бы вы, сколько в человеке дерьма!

Слепота мужчин

Молодая актриса как-то спросила у Раневской:
- Фаина Георгиевна, как вы думаете, почему у мужчин красивая женщина пользуется большим успехом, чем умная?
- Деточка, это же так просто! Слепых мужчин на свете не слишком много, а глупых - хоть пруд пруди...

Еще и импотенция!

На вопрос одного из актеров, справлявшихся по телефону у Раневской о ее здоровье, она отвечает:
- Дорогой мой, такой кошмар! Голова болит, зубы ни к черту, сердце жмет, кашляю ужасно, печень, почки, желудок - все ноет! Суставы ломит, еле хожу... Слава Богу, что я не мужчина, а то была бы еще импотенция!

Меня знает вся страна!

На улице в Одессе к Раневской обратилась прохожая:
- Простите, мне кажется, я вас где-то видела... Вы в кино не снимались?
- Нет, - отрезала Раневская, которой надоели уже эти бесконечные приставания. - Я всего лишь зубной врач.
- Простите, - оживилась ее случайная собеседница. - Вы зубной врач? А как ваше имя?
- Черт подери! - разозлилась Раневская, теперь уже обидевшись на то, что ее не узнали. - Да мое имя знает вся страна!

Мальчик обязан!

Находясь уже в возрасте преклонном, Раневская тем не менее умела заставить людей подчиняться и выполнять ее требования. Однажды перед Московской олимпиадой Раневская набрала номер директора театра и официальным тоном сообщила, что ей срочно нужна машина. Директор попробовал отказать, сославшись на то, что машина занята, но Раневская сурово перебила:
- Вы что же, не понимаете? Я должна объехать Москву и показать мальчику олимпийские объекты. Он хочет убедиться, что все в порядке...
Директор вынужден был отправить машину Раневской, хоть и не знал, какой такой еще мальчик желает проверить готовность объектов. А Мальчик - была кличка любимой собачки Фаины Георгиевны.

Для нас, в самый раз!

Однажды Раневская отправилась в магазин за папиросами, но попала туда в тот момент, когда магазин закрывался на обед. Уборщица, увидев стоящую у дверей Раневскую, бросила метелку и швабру и побежала отпирать дверь.
- А я вас, конечно же, узнала! - обрадованно говорила уборщица, впуская Раневскую. - Как же можно не впустить вас в магазин, мы ведь вас все очень любим. Поглядишь этак на вас, на ваши роли, и собственные неприятности забываются. Конечно, для богатых людей можно найти и более шикарных артисток, а вот для бедного класса вы как раз то, что надо!
Такая оценка ее творчества очень понравилась Раневской, и она часто вспоминала эту уборщицу и ее бесхитростные комплименты.

Народные на дороге

Однажды Раневская поскользнулась на улице и упала. Навстречу ей шел какой-то незнакомый мужчина.
- Поднимите меня! - попросила Раневская. - Народные артистки на дороге не валяются...

Погуляйте где-нибудь

Однажды Раневскую спросили, была ли она когда-нибудь влюблена, и актриса рассказала забавную и грустную историю. Лет в девятнадцать, поступив в труппу какого-то провинциального театра, она влюбилась в первого героя-любовника. Конечно же, он был настоящим красавцем, как и положено актеру, играющему такие роли. "Я же была настоящей уродиной, даже в молодые годы,- призналась Фаина Георгиевна. - Ходила за ним как тень, пялилась, словом, влюбилась как кошка... Он как бы и не замечал ничего, но вот как-то раз неожиданно подходит ко мне и говорит:
- Дорогая, вы ведь неподалеку комнатку снимаете? Верно?
- Верно...
- Ждите меня сегодня вечером, часиков около семи, я к вам загляну...
Я, конечно, немедленно отпросилась домой, накупила вина и еды, принарядилась, напудрилась, сижу и жду... Час жду, другой... Наконец, часов около десяти, является пьяный, растрепанный, в обнимку с какой-то крашеной стервой.
- Дорогая, - говорит, - погуляйте где-нибудь часок...
Вот это была моя первая и последняя любовь".

Компромат

Однажды в театре Фаина Георгиевна ехала в лифте с артистом Геннадием Бортниковым, а лифт застрял... Ждать пришлось долго - только минут через сорок их освободили. Молодому Бортникову Раневская сказала, выходя:
- Ну вот, Геночка, теперь вы обязаны на мне жениться! Иначе вы меня скомпрометируете!

А много у меня нет.

Оставшись в послереволюционной России, Раневская очень бедствовала и в какой-то трудный момент обратилась за помощью к одному из приятелей своего отца.
Тот ей сказал: 'Сударыня, поймите меня правильно: дать дочери Фельдмана мало я не могу. А много - у меня уже нет...'

В гробу

Председатель Комитета по телевидению и радиовещанию С. Г. Лапин, известный своими запретительскими привычками, был большим почитателем Раневской. Актриса, не любившая идеологических начальников, довольно холодно выслушивала его восторженные отзывы о своем творчестве.
Однажды Лапин зашел в гримуборную Раневской после спектакля и принялся восхищаться игрой актрисы. Целуя на прощание ей руку, он спросил:
- В чем я могу вас еще увидеть, Фаина Георгиевна?
- В гробу, - ответила Раневская.

Гертруда

Раневская долгие годы работала в театре им. Моссовета. Однако отношения с главным режиссером у нее не сложились, и Завадскому частенько доставалось от ее острого языка. Как-то Завадский, который только что к своему юбилею получил звание Героя Социалистического Труда, опаздывал на репетицию. Ждали долго. Наконец, не выдержав, Раневская спросила с раздражением:
-Ну, где же наша Гертруда?

Ну надо же!

Раневская как-то сказала с грустью:
- Ну надо же! Я дожила до такого ужасного времени, когда исчезли домработницы. И знаете почему? Все домработницы ушли в актрисы.

Редкое г...!

Раневская познакомилась и подружилась с теткой режиссера Львовича, которая жила в Риге, но довольно часто приезжала в Москву. Тетку эту тоже звали Фаина, что невероятно умиляло Раневскую, которая считала свое имя достаточно редким. 'Мы с вами две Феньки, - любила при встрече повторять Раневская. - Это два чрезвычайно редких и экзотических имени'. Однажды сразу после выхода фильма 'Осторожно, бабушка!' Фаина Раневская позвонила в Ригу своей тезке и спросила, видела ли та фильм?
- Еще не видела, но сегодня же пойду и посмотрю!
- Так-так, - сказала Раневская. - Я, собственно, зачем звоню... Звоню, чтобы предупредить - ни в коем случае не ходите, не тратьте деньги на билет, фильм - редкое г..!

Жаль пианино

Раневская со всеми своими домашними и огромным багажом приезжает на вокзал.
- Жалко, что мы не захватили пианино, говорит Фаина Георгиевна.
- Неостроумно, замечает кто-то из сопровождавших.
- Действительно неостроумно, - вздыхает Раневская - Дело в том, что на пианино я оставила все билеты.

Все, или...

Раневская, всю жизнь прожившая одна, говаривала:
- Семья - это очень серьезно, семья человеку заменяет всё. Поэтому, прежде чем завести семью, необходимо как следует подумать, что для вас важнее: всё или семья.

Закон Архимеда

Раневская, как и очень многие женщины, абсолютно не разбиралась в физике, и однажды вдруг заинтересовалась, почему железные корабли не тонут.
- Как же это так? - допытывалась она у одной своей знакомой, инженера по профессии. - Железо ведь тяжелее воды, отчего же тогда корабли из железа не тонут?
- Тут все очень просто, - ответила та. - Вы ведь учили физику в школе?
- Не помню.
- Ну, хорошо, был в древности такой ученый по имени Архимед. Он открыл закон, по которому на тело, погруженное в воду, действует выталкивающая сила, равная весу вытесненной воды...
- Не понимаю, - развела руками Фаина Георгиевна.
- Ну вот, к примеру, вы садитесь в наполненную до краев ванну, что происходит? Вода вытесняется и льется на пол... Отчего она льется?
- Оттого, что у меня большая ж...! - догадалась Раневская, начиная постигать закон Архимеда.

0

35

Гала. Русская муза безумного гения

За каждым великим мужчиной стояла великая женщина. Для Сальвадора Дали таковой была Гала, которую он боготворил. Она была его вдохновительницей, соратницей, музой. Невозможно представить себе какова бы была жизнь художника без этой властной и в тоже время преданной ему женщины.

Казанская девочка

Гала родилась в Казани, на Волге. Она была на десять лет старше Дали. Настоящее её имя Елена Дмитриевна Дьяконова. Отец умер рано, он был скромным чиновником. Мать вторично вышла замуж за адвоката, и когда Елене исполнилось 17 лет, семья переехала в Москву.

Елена училась в гимназии вместе с Анастасией Цветаевой, которая оставила ее словесный портрет: «В полупустой классной комнате на парте сидит тоненькая длинноногая девочка в коротком платье. Это Дьяконова. Узкое лицо, русая коса с завитком на конце. Необычные глаза: карие, узкие, чуть по-китайски поставленные. Темные густые ресницы такой длины, что на них, как утверждали потом подруги, можно рядом положить две спички. В лице упрямство…»

Елена не считалась красавицей (чересчур длинный нос, тонкие губы, слишком близко посаженные глаза – ее сравнивали то с птицами, то с грызунами), но обладала шармом, женским магнетизмом.

В 1912 году врачи поставили ей диагноз – туберкулез и отправили на лечение в Швейцарию.

Знакомство с Полем Элюаром

В санатории она познакомилась с молодым французским поэтом Эженом-Эмилем-Полем Гранделем. Его отец, богатый торговец недвижимостью, отправил сына в санаторий, чтобы он излечился от поэзии. Грандель (позднее он взял другое имя - Элюар) от поэзии не излечился, а вот Гала от туберкулеза избавилась, но они влюбились друг в друга. Именно тогда она и назовет себя Гала - с ударением на последнем слоге. Это был настоящий страстный роман, закончившийся браком. Но сначала влюбленным пришлось расстаться, Элюар уехал во Францию, Гала - в Россию. Отец Элюара был категорически против связи сына с больной и капризной девушкой из России.

Весной 1916 года Елена Дьяконова решила взять судьбу в свои руки и отправилась в Париж. Из-за службы жениха в армии свадьба задержалась, но все-таки состоялась - в феврале 1917 года в церкви Святой Женевьевы. Поль Элюар оказал большое влияние на Гала. Он превратил скромную русскую поклонницу Толстого и Достоевского в настоящую женщину, почти что роковую «вамп», а она, в свою очередь, став ему музой, постоянно вдохновляла его на создание все новых и новых стихов.

Вскоре родилась дочь Сесиль, которая вызвала к жизни знаменитое ужасное признание Элюара: «Дети — это гибель любви…»

Елена образцово вела хозяйство в их собственном доме под Парижем и охотно занималась ребенком. Но со временем роль домохозяйки стала тяготить ее. Поль все чаще и чаще заглядывался на других женщин, открыто изменял жене и сам толкал ее в объятия друзей. Он обожал показывать им фотоснимки обнаженной Елены.

Любовь втроем

Позже, в начале 20-х годов Гала стала обращать на себя общественное внимание. Она закрутила роман с немецким художником и скульптором Максом Эрнстом. Какое то время Элюар, Эрнст и Гала делили постель на троих. Но этот странный союз не приносит ничего, кроме боли. Гала больше не нужна идеальная любовь. Она отдается романам, путешествиям, нарядам и становится «блестящей распутницей».

Несмотря на такое отношение к сексу и любви к мистификации Гала была одной из немногих женщин, которую сюрреалисты принимали всерьез и прислушивались к ее мнению.

Великий Сальвадор

Следующие перемены в жизни Галы произошли во время поездки группы сюрреалистов в Кадакес. Там она познакомилась с Сальвадором Дали. Чтобы поразить новую гостью, о которой он кое-что слышал, художник решил предстать перед ней в экстравагантном виде. Для этого он располосовал свою шелковую рубашку, выбрил подмышки и выкрасил их синькой, натер тело оригинальным одеколоном из рыбьего клея, козьего помета и лаванды. За ухо засунул красную герань и уже собрался в таком неотразимом виде выйти к гостям, на пляж, как увидел в окне Галу. Она показалась художнику верхом совершенства. В это время ее семейная жизнь совсем разладилась.

Дали смыл с себя всю краску и явился на пляж почти обыкновенным человеком. Он подошел к Елене и вдруг понял, что перед ним его единственная и настоящая любовь. Это пришло к нему как озарение, как вспышка, отчего он не мог нормально с ней разговаривать, ибо на него напал судорожный, истерический смех. Он не мог остановиться. Елена смотрела на него с нескрываемым любопытством. Тогда Гала сказала Сальвадору Дали "историческую фразу": "Мой маленький мальчик, мы никогда не покинем друг друга". Она твердо решила связать свою жизнь именно с художником Дали и бросить поэта Элюара.

Жизнь с художником

Покорив Дали, Гала получила не только его сердце, она завладела его разумом. Она нуждалась в гении, и была убеждена, что Дали – тот самый настоящий великий гений. Сальвадор Дали, несмотря на свой врожденный эгоизм, всю свою жизнь создавал для себя кумиров – с начала это был Лорка, затем Бонюэль и, наконец, божественная Гала.

Сразу ли она распознала в нем гениального художника? Трудно сказать: едва ли тогда хоть кто-нибудь мог поручиться за будущее Дали. Но Гала с ее дьявольской интуицией сразу угадала в нем незаурядную личность. Отныне цель ее жизни в том, чтобы эту личность выпестовать. И она, веря в свою судьбу, оставляет богатого, но нелюбимого мужа, дочь, изящное общество для того, чтобы на несколько лет уединиться в испанской глуши, в сельском доме, посвятив себя этому нелепому человеку! Прожив там полгода, Гала понимает, что здесь у ее избранника нет будущего, и они возвращаются в Париж… в квартиру Элюара, где тот живет с дочерью Сесиль. Так, вчетвером, они проживут еще 6 месяцев…

Муза гения

Но этот «съежившийся в кресле», падающий по нескольку раз в день человек не удовлетворял Гала. И она приняла решительные меры. В январе 1930 года они с Дали запрутся на месяц в отеле «Карри-ле-Руе» под Марселем, открывая двери лишь раз в сутки, чтобы принять от служителей дрова для камина и обед. Между сеансами неистового посвящения Дали в служители «Богини Гала» она гадала ему на картах — желая удостовериться, что на этот раз судьба к ней благосклонна. Отныне она с гением, которого создаст сама и который обеспечит ей блестящее будущее.

Гала и здесь проявляет самоотверженность. В Париже в 1930-м, пока к Дали не пришла мировая слава, семья живет в страшной нужде. Гала обходит галереи, без устали предлагая картины Дали, невероятными усилиями создает группу из богатых эстетов, которые приносят ее мужу постоянные заказы. Она уговаривает, рекламирует, ангажирует, продает, создает — и к середине 30-х годов неимоверные усилия начинают приносить плоды.

Дали становится крупнейшим художником своего времени. И на многих его полотнах — она, единственная муза, сделавшая его мужчиной и признанным гением, его Гала. В образе Богоматери и Венеры, Елены Прекрасной и Вечной Женственности, она переходит из картины в картину как наваждение, как заклинание, как талисман.

Чувственная Гала, которая и во времена Дали не захотела оставаться верной женой, - и девственник-художник, который панически боялся близости с женщиной. Как они уживались друг с другом? Очевидно, Дали превращал свою сексуальную энергию в творческую, а Гала реализовывала свою чувственность на стороне. Гала и Дали прожили вместе 53 года.

Пора увядания

Но, бессмертная на картинах, в жизни Гала, как и все, стала стареть. Для нее это была настоящая трагедия. Все свое время она посвящала косметическим процедурам, гимнастике, массажам. И любви — но теперь в успокоительных целях. Дом Дали был переполнен молодыми художниками и скульпторами. Молодые платные любовники становятся ее постоянной свитой. Сам Сальвадор сквозь пальцы смотрит на поведение жены. Тем более что в доме немало и молодых хорошеньких актрис, среди которых и Аманда Лир.

Приближаясь к 70 годам Гала стала чувствовать некую потребность отдалиться от человека, с которым она прожила столько лет. По ее просьбе Дали в 1969 году купил замок, где она проводила много времени с молодыми людьми, тратя деньги, время от времени играя в рулетку. Постепенно отношения Дали и свободолюбивой Галы стали сходить на нет.

Предчувствуя свой конец, Гала просит Аманду поклясться на иконе, что после ее смерти девушка выйдет замуж за Дали. Лир дала согласие — она боялась этой женщины, о которой говорили, что та колдунья и что сам Дали заколдован ею…

Конец ее был печален. Гала все чаще падает и в конце концов ломает шейку бедра и оказывается в больнице. Гала умерла 10 июня 1982 года, ей было 88 лет.

Ради Гала Дали совершил подвиг. Он нарушил закон, изданный в 40-х годах во время эпидемии чумы и запрещавший перевозить тела умерших без разрешения местных властей. Покойную завернули в одеяло и посадили, как живую, на заднее сиденье «Кадиллака», рядом с сестрой милосердия. Договорились — если машину остановят, они скажут, что Гала умерла по дороге в клинику. Через час добрались до Пера, где все уже было готово к погребению. В торце склепа виднелись гипсовые лошадиные головы, человеческий торс и скульптура жирафа. Перед ними — две могилы. Вторая — для самого Дали. Забальзамированное тело Гала положили в гроб с прозрачной крышкой и в 6 часов вечера похоронили…

Вся ее жизнь была некой тайной. Женщина глубоких и сильных страстей, она была для Сальвадора Дали и спасением, и погибелью. Можно с полной уверенностью сказать, что она была истинной музой для великого художника 20-го века.

+1

36

Сонька Золотая Ручка. Бабушка российского криминала

В Москве, на Ваганьковском кладбище стоит удивительный, привезенный из Италии памятник  - женская фигура из шикарного белого мрамора под огромными черными пальмами. На могиле всегда живые цветы и россыпи монет, а пьедестал памятника покрыт надписями вроде: "Соня, научи жить", "Солнцевская братва тебя не забудет" или "Мать, дай счастья жигану". Лежит под могильной плитой (заказанной на деньги одесских, неаполитанских, лондонских, питерских и прочих мошенников) незабвенная по сию пору Сонька Золотая Ручка. Или не лежит...

Сонька Золотая ручка (Шейндля-Сура Лейбова Соломониак, а также Софья Ивановна Блювштейн) - это легенда. Ее любили, ей поклонялись, перед ней заискивали. О ней писали книги, снимали кинофильмы. Перед ней раскрывали свои двери самые блистательные дома Европы…

Так кто же она, Софья Ивановна Блювштейн, Сонька Золотая ручка, легендарная королева воровского мира?

Как всякая легенда, она обрастает домыслами, преувеличениями, просто враньем. Но тем не менее, ею начинаешь восхищаться поневоле, хотя и осознаешь, что образ "Соньки - золотой ручки" в значительной степени создала молва.

Вся жизнь этой женщины была окружена тайнами и загадками, к возникновению которых была в значительной мере причастна и она сама.  Сонька жила обманом, поэтому спустя более чем 100 лет мы почти ничего не знаем о ней достоверно. Что о ней только не говорили! И в турецком гареме она якобы жила, и школу грабителей в Лондоне открыла, и любовников имела несчетное количество. А уж в воровском деле ей просто не было равных. Каким-то образом она умудрялась совершать преступления во всех частях света одновременно. И пострадавшие божились, что это была именно она, дерзкая, прекрасная, великолепная Сонька.

Начало дерзкого пути: версии

По одной из версий Сонька родилась в 1859 году в многодетной семье бедного еврея-цирюльника Штенделя в Бердичеве. После смерти матери, а позже отца, четырехлетнюю Соню отвезли в Одессу, где ее воспитывала нелюбимая мачеха. Сбежав от мачехи в возрасте двенадцати лет, смышленая и миловидная Соня попала в услужение к известной артистке Юлии Пастране.

Блеск и роскошь, окружающие Юлию, породили в душе будущей мошенницы зависть и жажду обогащения, что и послужило толчком к началу головокружительной воровской карьеры… В 17 лет Соня сбежала с юным греком, сыном известного в Одессе лавочника, прихватив из одной из лавок папаши-грека приличную сумму денег. Однако денег хватило ненадолго, а вместе с деньгами испарилась и любовь. Неудавшийся любовник вернулся к семейному очагу, а вот Сонька…  Сонька осталась одна, потом вышла замуж за одесского шулера Блювштейна, а когда тот оказался в тюрьме, сама занялась "семейным бизнесом", дабы прокормить детей. И в тюрьму-то она попала тоже из-за мужчины - взяла на себя вину молодого любовника. (Так это или не так, но Одесса всегда была для Соньки городом удачи и любви...)

В общем, не жизнь, а жгучая мелодрама. Воровской мир любит романтические истории, но если верить документам, все было не так.

Наиболее приближенной к действительности считается другая версия, составленная различными историками по сохранившимся метрикам, материалам уголовных дел и воспоминаниям очевидцев.

В документах Министерства внутренних дел Софья Ивановна (!) Блювштейн, в девичестве Шейндля-Сура Лейбова Соломониак, проходила как «варшавская мещанка». Родилась она в 1846 году в семье мелкого торговца в местечке Повонзки Варшавского уезда. Семейка была та еще - скупали краденое, занимались контрабандой. Старшая сестра Фейга тоже была талантливой воровкой, но Шейндля (имя "Софья" девочка придумала себе сама) обскакала всех. И Сонька оттачивала свое мастерство, вращаясь в среде лучших местечковых воров.

Ее "путь наверх" был выстлан облапошенными мужчинами. Первой жертвой можно считать почтенного бакалейщика Исаака Розенбада, за которого в 1864 году восемнадцатилетняя Шейндля удачно вышла замуж. Поначалу она прилежно пыталась играть роль хорошей жены и даже родила Розенбаду дочь Суру-Ривку, но терпения хватило ненадолго: через полтора года семейной жизни Софья Розенбад, прихватив 500 рублей из бакалейной лавки мужа, исчезла в неизвестном направлении.

Второй раз, в 1868 году, Шейндля вышла замуж за старого богатого еврея Шелома Школьника (которого тоже оставила без денег), а в третий -- за железнодорожного вора Михеля Блювштейна, под его фамилией она и фигурирует во всех судебных делах. Брак подарил ей дочку Таббу, но быстро распался, потому что супруг бесился, когда Соня решала свои дела с помощью сексуальных чар.

Замуж она выходила неоднократно, побывав и Софьей Рубинштейн, и Софьей Школьник, и Софьей Бренер, и Софьей Блювштейн… При этом умудрялась сохранять с бывшими мужьями не просто хорошие отношения, но и подчинять их себе. В нескольких делах, разработанных Сонькой участвовали по два-три ее бывших мужа. Так, в деле Динкевича, которого Соня "обула" на 127 тыщ рублей, Ицка Розенбад играл роль нотариуса, Михель Блювштейн -- дворецкого, Хуня Гольдштейн -- кучера... Ну просто удивительная женщина!

Роковая обольстительница

Сонька вообще пользовалась невероятным успехом у мужчин, хотя, по свидетельству очевидцев, и не была красавицей. «Рост 153 см, лицо рябоватое, нос с широкими ноздрями, губы тонкие, бородавка на правой щеке» - так описана Софья Блювштейн в сохранившихся полицейских описаниях-ориентировках.

Но женщинам-обольстительницам не нужна броская красота, у них есть своя магия, свои приемы. Здесь не только артистизм и дар перевоплощения, они нутром чувствуют, как сделать послушным любого человека.  Софья Блювштейн обладала этим природным даром сверх всякой меры, а в игре достигла совершенства. А талант, хитроумие и абсолютная аморальность сделали эту молодую провинциалку гением аферы, легендарной авантюристкой, королевой преступного мира. Популярный в конце XIX века журналист Влас Дорошевич, беседовавшийс авантюристкой на Сахалине, заметил, что ее глаза были "чудные, бесконечно симпатичные, мягкие, бархатные... и говорили так, что могли даже отлично лгать".

Впервые Соньку арестовали 14 апреля 1866 года в гостинице города Клин -- тогда она была скромной воровкой "на доверии" на железной дороге. Ее обвиняли в краже чемодана у юнкера Горожанского, с которым она познакомилась в поезде. Это был первый и последний раз, когда Сонька попалась с поличным. Но осуждена Сонька не была, так как все, в том числе и Миша Горожанский поверили, что девушка взяла чемодан попутчика по ошибке, перепутав со своим. Мало того, в протоколе осталось заявление "Симы Рубинштейн" о пропаже у нее трехсот рублей. После этого инцидента Сонька стала осторожна…

После Клинской неудачи Сонька перебралась в Петербург, где вместе с Михелем Бренером осуществила серию краж. Она не любила мелких дел и экспромтов.  Готовилась тщательно, старалась предугадать случайности. Занималась в основном кражами в гостиницах, ювелирных магазинах, промышляла в поездах, разъезжая по России и Европе. Она говорила на пяти языках, прекрасно усвоила светские манеры и при этом Сонька оставалась "аристократкой" уголовного мира. Она гордилась своей кличкой как придворным титулом, у нее в любовниках ходили самые знаменитые питерские мошенники.

Предпочитая действовать в одиночку, она там же, в Петербурге, создала собственную шайку, пригласив известного вора Левита Сандановича. Позднее в ее группу вошли вор в законе Березин и шведско-норвежский подданный Мартин Якобсон.

Приемы и методы знаменитой воровки

Сонька была чрезвычайно изобретательной преступницей. У нее были свои "коронные" приемы: под специально отращенные длинные ногти она прятала драгоценные камни, туфли со специальными каблуками, к которым «вовремя» прилипали ювелирные украшения, для краж в магазинах имела платье-мешок, в котором мог спрятаться целый рулон ткани. Выходила на дело с обезьянкой - пока хозяйка торговалась, зверек проглатывал камни, а дома освобождался от них при помощи клизмы. Она постоянно пользовалась гримом, накладными бровями, париками, носила дорогие парижские шляпки, оригинальные меховые накидки, мантильи, украшала себя драгоценностями, к которым питала слабость. Но главным в ее арсенале всевозможных уловок был несомненно актерский талант, который помогал ей выпутываться из любых ситуаций.

Очевидно именно в этот период ею был изобретен новый метод гостиничных краж, получивший название «Гутен морген». Метод был настолько же прост, насколько и гениален: элегантно одетая безупречная Сонька проникала в номер жертвы и начинала искать деньги и драгоценности. Если ее заставали «на горячем» она смущалась, извинялась, делала вид, что ошиблась номером. Сонька никогда не покидала номер без добычи, при необходимости могла даже переспать с жертвой и не видела в этом ничего зазорного. Этот метод был отработан ею до мелочей, и она практически не знала неудач.

Особую страницу в ее жизни занимают кражи в поездах — отдельных купе первого класса. Изысканно одетая, Сонька располагалась в купе, играя роль маркизы, графини или богатой вдовы. Расположив к себе попутчиков и делая вид, что поддается их ухаживаниям, маркиза-самозванка много говорила, смеялась и кокетничала, ожидая, когда жертву начнет клонить ко сну. Однако, увлеченные внешностью и сексуальными призывами легкомысленной аристократки, богатые господа долго не засыпали. И тогда Сонька пускала в ход снотворное — одурманивающие духи с особым веществом, опиум в вине или табаке, бутылочки с хлороформом и т. д. У одного сибирского купца Сонька похитила триста тысяч рублей (огромные деньги по тем временам), у генерала Фролова на Нижегородской железной дороге -- 213 000 рублей.

Благотворительность

Широкой Сонькиной натуре не чужды были добрые дела.

Однажды утром Сонька по своим делам оказалась  в номере провинциального отеля, где увидела спящего юношу, с бледным и измученным лицом. На столе лежал револьвер и письма. Сонька прочла одно — к матери. Сын писал о краже казенных денег: пропажа обнаружена, и самоубийство — единственный путь избежать бесчестья. Сонька положила поверх конвертов пятьсот рублей, прижала их револьвером и так же тихо вышла из комнаты.

Как-то из газет Сонька узнала, что вчистую обворовала несчастную вдову, мать двух девочек, у которой в поезде украла 5000 рублей. Эти деньги были единовременным пособием по смерти ее мужа, мелкого чиновника. Сонька почтой отправила вдове пять тысяч и небольшое письмецо. "Милостивая государыня! Я прочла в газетах о постигшем вас горе, которого я была причиной по своей необузданной страсти к деньгам, шлю вам ваши 5000 рублей и советую впредь поглубже деньги прятать. Еще раз прошу у вас прощения, шлю поклон вашим бедным сироткам".

Да и о своих дочерях, врспитывавшихся в чужих людях, Сонька не забывала, регулярно посылая деньги.

Покорение Европы

Репутация Соньки в преступном мире росла с каждым днем. В 1872 году Софья Блювштейн получила предложение войти в самый крупный клуб российских мошенников «Червонные валеты», а уже спустя несколько лет возглавила его. Деятельность клуба распространялась на всю территорию России.

Поняв, что в Петербурге она несколько примелькалась (да и размах не тот!), Сонька вместе с подельниками отправилась в Европу. Варшава, Вена, Париж, Лейпциг – география преступлений Соньки не знала границ. Несмотря на отсутствие образования, она обладала острым умом и сильной интуицией. Кроме того, за годы своей бурной деятельности Софья Блювштейн в совершенстве овладела языками – немецким, французским, польским. Мошенница без труда выдавала себя за русскую аристократку, путешествующую за границей. Перед ней были открыты двери в лучшие дома высшего света…

Волна преступлений, прокатившаяся по Европе, заставила говорить о Соньке весь мир.

Жила Сонька с размахом. Излюбленными местами ее отдыха были Крым, Пятигорск и заграничный курорт Мариенбад, где она выдавала себя за титулованную особу, благо у нее был набор разных визитных карточек. Денег она не считала, не копила на черный день. Так, приехав в Вену летом 1872 года, заложила в ломбард некоторые из похищенных ею вещей и, получив под залог 15 тысяч рублей, истратила в одно мгновение.

Попадалась она не раз. Соньку судили в Варшаве, Петербурге, Киеве, Харькове, но ей всегда удавалось либо ловко ускользнуть из полицейской части, либо добиться оправдания Впрочем, охотилась за ней полиция и многих городов Западной Европы. Скажем, в Будапеште по распоряжению Королевской судебной палаты были арестованы все ее вещи; лейпцигская полиция в 1871 году передала Соньку под надзор Российского посольства. Она ускользнула и на этот раз.

В 1876 году она была задержана венской полицией, конфисковавшей у нее сундук с украденными вещами, но ей удается бежать из под стражи с помощью влюбленного в нее надзирателя… Попав в руки краковской полиции, Сонька умудряется обокрасть своего (!) адвоката, который, несмотря на это, не отказался ее защищать, и Сонька отделалась всего лишь двухнедельным сроком…

Публика была в восторге от Сониных проделок. Нам так весело смотреть, как облапошивают других, пока жертвами не становимся мы сами.

Черная полоса

Но вскоре удача отвернулась от нее. Началась полоса неудач -- ее имя часто фигурировало в прессе, в полицейских участках были вывешены ее фотографии.  Популярность Золотой Ручки в народе была настолько велика, что в эпоху отсутствия телевизионных новостей ее узнавали на улице. Соньке становилось все труднее раствориться в толпе, она стала слишком известна, а это при ее "профессии" просто вредно.

Когда Сонька Золотая Ручка впервые оказалась на скамье подсудимых, об этом сообщили все российские газеты.

Подставил ее новый возлюбленный, Вольф Бромберг, двадцатилетний одесский шулер и налетчик, по прозвищу Владимир Кочубчик. Вероятно, Сонька действительно любила Кочубчика, который вымогал у нее и проигрывал крупные суммы денег, а Сонька чаще, чем прежде, шла на неоправданный риск, стала алчной, раздражительной, опустилась даже до карманных краж.

В день ее ангела, 30 сентября 1880 года, Вольф украсил шейку своей любовницы бархоткой с голубым алмазом, который был взят под залог у одного одесского ювелира. Залогом являлась закладная на часть дома на Ланжероне. Стоимость дома на четыре тысячи превышала стоимость камня — и разницу ювелир уплатил наличными. Через день Вольф неожиданно вернул алмаз, объявив, что подарок не понравился его даме. Через полчаса ювелир обнаружил подделку, а еще через час установил, что и дома никакого на Ланжероне нет и не было. Когда он вломился в комнаты Бромберга на Молдаванке, Вольф признался, что копию камня дала ему Сонька и она же состряпала фальшивый заклад. К Соньке ювелир отправился не один, а с урядником.

Суд над ней шел с 10 по 19 декабря 1880 года в Московском окружном суде. Разыгрывая благородное негодование, Сонька отчаянно боролась, не признавая ни обвинения, ни представленные доказательства. Несмотря на то, что свидетели опознали ее по фотографии, Сонька заявила, что Золотая Ручка — совсем другая женщина, а она жила на средства мужа, знакомых поклонников. Особенно возмутили Соньку подброшенные ей на квартиру полицией революционные прокламации. Словом, вела себя так, что впоследствии присяжный поверенный А. Шмаков, вспоминая об этом процессе, назвал ее женщиной, способной "заткнуть за пояс добрую сотню мужчин", а также отметил, что "Софья Блювштейн - выдающийся образец того, что может поставить на уголовную сцену еврейство". Приговор гласил:  "Варшавскую мещанку Шейндлю-Суру Лейбову Розенбад, она же Рубинштейн, она же Школьник, Бреннер и Блювштейн, урожденную Соломониак, лишив всех прав состояния, сослать на поселение в отдаленнейшие места Сибири".

А ее молодой любовник, отделавшись 6 месяцами "рабочего дома", стал состоятельным землевладельцем на юге России.

Местом ссылки Сони стала глухая деревня Лужки Иркутской губернии. Вскоре ей удалось бежать оттуда, и снова вся Россия заговорила о Соньке. Она грабила ювелиров, банкиров, промышленников… Громкие это были дела.

Снова в бою

В мае 1883 г. в магазине ювелира Карла фон Меля появилась очаровательная клиентка. Молодая дама, светская и состоятельная, мило грассируя, представилась женой известного психиатра Л., выбрала изделия французских мастеров на тридцать тысяч рублей, выписала счет и договорилась о встрече у себя дома. В назначенный час ювелир с коллекцией бриллиантов вошел в приемную доктора. Радушная хозяйка его встретила, взяла шкатулку, чтобы примерить сокровища к вечернему платью, и пригласила в кабинет к мужу. Когда ювелир настойчиво потребовал у психиатра оплаты счетов или возврата бриллиантов, его скрутили санитары и увезли в лечебницу. Как выяснилось к вечеру, врачу красавица представилась женой фон Меля, сказала, что муж свихнулся на "камушках", и оплатила вперед его лечение. Разумеется, аферистки и след простыл...

В октябре 1884 г. в одесском кафе Фанкони банкир Догмаров познакомился с госпожой Софьей Сан-Донато. За разговорами она попросила разменять ей ренту в тысячу рублей. Вскоре выяснилось, что милая дама уезжает в Москву вечерним поездом, тем же самым, что и господин Догмаров. Банкир предложил себя в попутчики. В купе они любезно беседовали и ели шоколадные конфеты. Утром крепко выспавшийся делец не нашел ни денег, ни ценных бумаг на сумму 43 тысячи рублей.

В августе 1885 г. управляющий ювелирного магазина Хлебникова на Петровке порекомендовал коллекцию украшений на 22 300 рублей курляндской баронессе Софье Буксгевден. Когда драгоценности были упакованы, почтенная дама вспомнила, что забыла деньги дома. Она вместе с бриллиантами поспешно удалилась за наличностью, оставив в качестве залога сопровождающих ее родных - отца, убеленного сединами, и младенца женского пола вместе с бонной. Когда через два часа заявили в участок, выяснилось, что эти "родственники" были наняты на Хитровке по объявлению в газете.

Но в том же, 1885 году, удача снова изменила Соньке, на этот раз окончательно. После ограбления нескольких крупных ювелирных магазинов она была схвачена и приговорена к трем годам каторжных работ и 40 ударам плетьми. Однако и в тюрьме Сонька не теряла времени даром -- она влюбила в себя тюремного надзирателя унтер-офицера Михайлова. Тот передал своей пассии гражданское платье и в ночь на 30 июня 1886 года вывел ее на волю. Но только четыре месяца наслаждалась Сонька свободой. После нового ареста она оказалась в Нижегородском тюремном замке. Теперь ей предстояло отбывать каторжный срок на Сахалине.

Как минимум, трижды Сонька пыталась бежать с Сахалина, где вначале, как и все женщины,  жила на правах вольного жителя.

Еще на этапе сошлась с товарищем по каторжной доле, смелым, прожженным пожилым вором и убийцей Блохой. Сонька совала копеечку караульному солдату, чтобы пустил ее в темные барачные сени, где она встречалась с Блохой. Во время этих кратких свиданий Сонька и ее матерый сожитель разработали план побега.

Бежать с Сахалина не было такой уж сложной задачей - Блоха бежал уже не впервой и знал, что из тайги, где три десятка человек работают под присмотром одного солдата, пробраться среди сопок к северу, к самому узкому месту Татарского пролива между мысами Погоби и Лазарева — ничего не стоит. А там — безлюдье, можно сколотить плот и перебраться на материк. Но Сонька, которая и здесь не избавилась от своей страсти к театрализованным авантюрам, а к тому же побаивалась многодневной голодухи, придумала свой вариант -- прятаться они не будут, а сыграют в каторжную раскомандировку: Сонька в солдатском платье будет "конвоировать" Блоху.

Первым поймали Блоху. Сонька, продолжавшая путь одна, заплутала и вышла на кордон. Но в этот раз ей посчастливилось. Врачи Александровского лазарета настояли на снятии с Золотой Ручки телесного наказания: она оказалась беременной. Блоха же получил сорок плетей и был закован в ручные и ножные кандалы. Когда его секли, он кричал: "За дело меня, ваше высокоблагородие, за дело! Так мне и надо!"

Беременность Соньки Золотой Ручки закончилась выкидышем. Дальнейшее ее сахалинское заточение напоминало бредовый сон. Соньку обвиняли в мошенничестве и похищение у еврея-поселенца Юрковского 56000 рублей, она привлекалась по делу об убийстве поселенца-лавочника Никитина.

Она или не она?

В 1891 году за вторичный побег ее передали страшному сахалинскому палачу Комлеву. Раздетой донага, окруженной сотнями арестантов, под их поощрительное улюлюканье палач нанес ей пятнадцать ударов плетью, после чего Сонька была закована в ручные кандалы и помещена в одиночную камеру, где просидела почти три года. Прошел слух, что это уже была не Сонька, а «сменщица», подставное лицо.

Антон Павлович Чехов, увидев во время путешествия по Сахалину знаменитую авантюристку, так описал ее в книге "Сахалин", "маленькая, худенькая, уже седеющая женщина с помятым старушечьим лицом... Она ходит по своей камере из угла в угол, и кажется, что она все время нюхает воздух, как мышь в мышеловке, и выражение лица у нее мышиное..." К моменту описываемых Чеховым событий, то есть в 1891 году, Софье Блювштейн было всего сорок пять лет... Кстати, сахалинский фотограф Иннокентий Игнатьевич Павловский прислал Чехову снимок "Заковка в ручные кандалы знаменитой Соньки Золотой Ручки", который сейчас хранится в Государственном литературном музее.

Подробнее писал о "Соньке - золотой ручке" Влас Михайлович Дорошевич, талантливый репортер своего времени, который встречался с ней во время своей поездки на Сахалин в 1905 году, когда Софья Ивановна уже проживала на поселении со своим сожителем ссыльнопоселенцем Богдановым. По лагерной терминологии она считалась "крестьянкой из ссыльных", но всероссийская, почти европейская знаменитость Сонька и на Сахалине была в центре внимания. Сожитель Софьи - Богданов - говорил о ней Дорошевичу: "Теперича Софья Ивановна больны и никакими делами не занимаются".

Дорошевич с нетерпением ожидал встречи с "Мефистофелем", "Рокамболем в юбке", с могучей преступной натурой, которую не сломили не каторги, ни одиночные камеры, ни тяжелые ручные кандалы.

И вот, наконец, долгожданная встреча состоялась. Перед глазами знаменитого журналиста и репортера стояла небольшая, хрупкая старушка со следами ушедшей молодости, с нарумяненным, сморщенным, как печеное яблоко, лицом, в стареньком капоте. "Неужели, - подумал Дорошевич, - это была Она?". По манере говорить она была простая одесская мещанка, лавочница, знавшая идиш и немецкий язык. Прекрасный знаток человеческих характеров, Дорошевич не мог понять, как ее жертвы могли принимать "Золотую ручку" за знаменитую артистку или вдовушку-аристократку?

На самом деле даже начальство каторги не было уверено, что срок отбывает именно Софья Блювштейн. Особенно после того, как по Европе в конце девяностых прокатилась серия преступлений, похожих по почерку на Сонькин.

Сахалинские чиновники, узнавшие, что Дорошевич видел и помнил фотографии "Золотой ручки", снятые еще до суда, расспрашивали его: "Ну, что, она? Та самая?". На что журналист, обладавший прекрасной профессиональной памятью отвечал: "Да, но только остатки той Соньки".

Якобы, после отбытия срока в одиночке и перевода на поселение, она стала содержательницей квасной в Александровском посту. Организовала оркестр из четырех поселенцев, построила карусель, нашла бродягу-фокусника, устраивала представления, танцы, изо всех сил копируя милые сердцу одесские кафешантаны. Торговала из-под полы водкой, что было строго запрещено на Сахалине, открыла игорный дом-избу. И хотя об этом было широко известно, никакие обыски не выявляли производителя "зеленого змия". Только пустые бутылки из-под кваса находили стражи порядка. По слухам, Сонька продавала и покупала ворованные вещи, но засечь краденое полиции не удавалось.

Таким образом она "боролась за жизнь", мечтая снова вернуться в Россию. Она закидала столичного репортера вопросами о городе ее детства - Одессе. Во время одной из встреч Сонька сказала Дорошевичу, что у нее в Одессе остались две дочки, которые выступали в оперетте в качестве пажей. Она умоляла сообщить ей об их судьбе, так как давно не получала от них никаких известий. Как писал Дорошевич об этой истории, "Рокамболя в юбке больше не было". Перед столичным репортером рыдала старушка - мать своих детей, о судьбе которых она давно ничего не знала.

О последних днях жизни знаменитой Соньки-Золотой ручки достоверно не известно. Якобы она, больная и ожесточившаяся, решилась на новый побег и покинула Александровск. Прошла около двух верст и, потеряв силы, упала. Ее нашли конвойные, а через несколько дней Золотая Ручка умерла.

Тем не менее, народная молва утверждала, что умерла Сонька отнюдь не на сахалинской каторге.

Одесситы утверждали, что жила Соня инкогнито на улице Прохоровской. А в 1921 г., когда ЧК расстреляла ее последнего любовника, ехала в авто по Дерибасовской и разбрасывала деньги "на поминки мужа". Так же говорили, что последние деньки Золотая Ручка доживала в Москве у дочек, которые скрывали от людей свою непутевую мамашу, потому здесь, на Ваганьковском, и похоронена...

Много что говорят, да только никто не знает, как оно было на самом деле.

Вместо послесловия

Когда в конце девятнадцатого и  начале двадцатого века по Европе снова прокатилась волна преступлений, по почерку удивительно напоминавших знаменитую мошенницу, их приписали Соньке-Золотой ручке. Каково же было удивление российской полиции, когда во всех газетах мира появилось сенсационное объявление, что полицией одной из стран была схвачена знаменитая Сонька – Золотая ручка. Она представлялась женой эрцгерцога, а в полиции назвалась Софьей Бек. Но выяснить так ничего и не удалось – мошенница сбежала из-под конвоя, очаровав одного из охранников…

Однако эти преступления якобы были совершены другой авантюристкой - Ольгой фон Штейн. В конце XIX - начале ХХ века "Сонька - золотая ручка" стала символом суперзвезды уголовного мира. В то время, когда настоящая Софья отбывала ссылку на Сахалине, имя её витало по городам и весям России. Вполне естественно, что Ольга фон Штейн, копировавшая почерк Сони и "работавшая" до 1912 года, "по наследству" получила знаменитую воровскую кличку.

0

37

Мне очень нравится внешность Одри Хепберн.Красивая была женщина...

0

38

Lady-Forever написал(а):

воруете вместе с фотографиями.

?!
Всё,что выставлено в нете без защиты от копирования и пометок на эту тему,спокойно можно переносить куда угодно. И это не воровство. Выражения выбирайте.

0

39

Лаурчик, спасибо за тему!

Laura написал(а):

А Мальчик - была кличка любимой собачки Фаины Георгиевны.

Интересная статья о Раневской, ее сестре и том же Мальчике.

http://solncelitva.livejournal.com/19630.html

0

40

Laura написал(а):

Мать Тереза

Ее считали святой еще при жизни. Ей выпала нелегкая и радостная доля нести людям - в который раз! - благую весть, что Бог есть любовь и что смысл жизни каждого смертного лишь в том, чтобы любить и быть любимым.

Я получила всё, что мне было нужно...

Я попросила у Господа забрать мою гордыню,
А Бог сказал мне: "Нет".
Он сказал, что гордыню не забирают,
От нее отрекаются.

Я попросила у Бога даровать мне терпение,
А Бог сказал мне: "Нет".
Он сказал, что терпение - результат испытаний,
Его не дают, а заслуживают.

Я попросила Бога даровать мне счастье,
А Бог сказал мне: "Нет".
Он сказал, что дает благословение,
А буду ли я счастлива, зависит от меня.

Я попросила Бога уберечь меня от боли,
А Бог сказал мне: "Нет".
Он сказал, что страдания отделяют человека
От мирских забот и приближают к Нему.

Я попросила у Бога духовного роста,
А Бог сказал мне: "Нет".
Он сказал, что дух должен вырасти сам.

Я попросила у Бога помочь мне любить других,
Так же, как Он любит меня,
А Бог сказал: "Наконец-то ты поняла,
О чем надо просить..."

Я попросила сил, а Бог послал испытания,
Чтобы закалить меня.
Я попросила мудрости, а Бог послал проблемы,
Над которыми надо ломать голову.

Я попросила мужества, а Бог послал опасность.
Я попросила любви, а Бог послал
нуждающихся в моей помощи.

Я попросила благ, а Бог мне дал возможности.
Я не получила ничего из того, что просила.
Я получила все, что мне было нужно.

(Мать Тереза)

+1

41

Laura написал(а):

Марина Цветаева. В поисках "жара души"

Наткнулась на статью...

Загадка Марины Цветаевой: почему великая поэтесса не стала хорошей матерью
Мария Комарцова    

Одна из лучших русских поэтесс Марина Цветаева не могла себе простить смерть младшей дочери Ирины от голода в сиротском приюте. Был ли этот поступок жестоким или единственно возможным? Любила ли Цветаева дочерей, могла ли и хотела ли спасти жизнь им обеим? Современники по сей день не могут дать однозначные ответы на эти вопросы.

Такие разные дочери

Чтобы понять, насколько дорога и близка матери была новорожденная Ариадна, достаточно прочитать материнские дневники, в которых после появления на свет малышки речь идет только о ней одной. Каждую неделю Марина Ивановна считала, сколько у дочки зубов, сколько слов она уже знает, что умеет, чем отличается от остальных детей. А отличалась она разительно.

Будучи ребенком гениальных родителей, Ариадна или Аля, как звали ее близкие, рано начала писать стихи, вела дневники, любила читать и имела собственные суждения по многим вопросам. Стихи дочери поэтесса даже опубликовала в своем сборнике «Психея».

Цветаева спрашивала у Максимилиана Волошина, поэта, художника и друга семьи: «Макс, как ты себе представляешь Алю в будущем? Какова должна быть нормальная дочь Сережи и меня?». «И вы еще думаете, что у вас может быть нормальная дочь?!».

Ариадна полностью оправдала ожидания родителей. Ее загадочная, творческая ненормальность постоянно оказывалась на виду. Цветаева ни на минуту не сомневалась в блестящем будущем дочери: «Она, конечно, будет поразительным ребенком», «К двум годам она будет красавицей. Вообще я ни в ее красоте, ни уме, ни блестящести не сомневаюсь ни капли», «Аля нисколько не капризна, – очень живой, но «легкий» ребенок».

Совсем иные слова позже она будет писать в дневниках об Ирине, младшей дочери: «По краскам она будет эффектней Али, и вообще почему-то думаю – более внешней, жизненной. Но Аля – это дитя моего духа».

Порой кажется, что Марина Ивановна любит дочь Алю так, как женщины любят мужчин – беззаветно и безоговорочно, ревностно и жадно. В своем письме к дочери, которая когда-нибудь повзрослеет, она пишет: «Ты все время повторяешь: «Лиля, Лиля, Лиля», даже сейчас, когда я пишу. Я этим оскорблена в моей гордости, я забываю, что ты еще не знаешь и еще долго не будешь знать, кто я, я молчу, даже не смотрю на тебя и чувствую, что в первый раз – ревную <…>

Теперь же в этой смеси гордости, оскорбленного самолюбия, горечи, мнимого безразличия и глубочайшего протеста, я ясно вижу – ревность. Чтобы понять всю необычайность для меня этого чувства, нужно было бы знать меня… лично до 30-го сентября 1913 г».

С появлением младшей дочери эта ревность, кажется, еще усиливается. Из писем и записных книжек порой возникает ощущение, что Цветаева настолько безгранично обожает Алю, что не хочет делить эту свою любовь еще с кем-то. Даже в день родов она пишет Лиле Эфрон: «Поцелуйте за меня Алю и скажите ей, что ее сестра все время спит».

По-разному относится поэтесса и к дурным привычкам дочерей. Маленькие шалости, нелепые поступки бывают у каждого ребенка. Про маленькую Алю, которой было чуть меньше полутора лет, мать пишет: «Из вещей она больше всего любит спичечные и гадкие папиросные коробки, из занятий – полоскание в ведре – иногда помойном. Другая дурная привычка: сдирание со стены известки и поглощение ее».

Чуть позже Ирина примерно в том же возрасте могла часами напевать одну и ту же мелодию, тихонько раскачиваясь, уже находясь в приюте, билась головой о стены и пол, вызывая бурю насмешек сверстников. Цветаева считала дочь если не дурочкой, то уж точно недоразвитой, и относилась соответственно.

Поэтесса ничего не ждала от Ирины и ничего в нее не вкладывала. Бедность, болезнь, приют Первые упоминания в письмах о бедственном положении Цветаевой и дочерей появляются в сентябре 1917 года, когда малышке Ирине нет еще и полугода, а Ариадне – уже полных пять лет. Поэтесса регулярно просила родственников мужа то оставить дочек у себя, то оплатить часть их питания или проживания. В письме Вере Эфрон она пишет: «Я больше так жить не могу, кончится плохо. Спасибо за предложение кормить Алю. Сейчас мы все идем обедать к Лиле. Я – нелегкий человек, и мое главное горе – брать что бы то ни было от кого бы то ни было».

Поэтесса прекрасно понимает, что не умеет просить о помощи, но и не просить уже не в состоянии. Чтобы понять, как любящая мать решилась отдать дочку в приют, достаточно представить себя на ее месте – она уже давно не знает, где муж и жив ли он вообще, у нее нет не просто денег, но даже минимально необходимых для пропитания продуктов и возможности на них заработать: «С марта месяца ничего не знаю о Сереже, в последний раз видела его 18-го января 1918 г <…> Живу с Алей и Ириной (Але 6 л., Ирине 2 г. 7 мес.) в Борисоглебском пер., против двух деревьев, в чердачной комнате – бывшей Сережиной. Муки нет, хлеба нет, под письменным столом фунтов 12 картофеля, остаток от пуда «одолженного» соседями — весь запас! <…> Живу даровыми обедами (детскими)».

С этими обедами, за которыми поэтесса ходила в детский сад с бидонами, связана еще одна вызывающая много споров история. Марина Ивановна привязывала маленькую Ирину лентой к стулу, потому что во время одного из таких походов дочка добралась до шкафа и съела целый кочан капусты. Поскольку присмотреть за девочками было некому, доведенная до отчаяния мать прибегла к крайним мерам. Чтобы спасти дочерей от голода, поэтесса на время отдает их в приют в Кунцево. Она навещает дочерей, привозит им сладости, но именно в этот период в записной книжке появляется признание, относящееся к маленькой Ирине: «Я никогда ее не любила».

К слову, холодное отношение матери проявляется даже в том, что у каждого из детей были ласковые «домашние» имена: у старшей дочери Ариадны – Аля, у сына Георгия – Мур. И только Ирину Цветаева называет казенно и равнодушно. Это отвращение к дочери стало особенно острым, когда Аля начала жаловаться на сестру, что та не дает ей спать ни днем, ни ночью.

Еще более озлобленной Марина Ивановна стала, когда старшая дочь слегла с малярией. Позже этот же недуг свалил и младшую дочку, но именно Але она приносила лекарства, именно ей добывала сладости, а малышки Ирины словно и не существовало. Вылечить обеих было не по средствам и не по силам. Поэтессе ничего не оставалось, как сделать выбор, спасти хотя бы одну и молиться о здоровье второй. То, что она выбрала дочь, которая была ей ближе, роднее и понятнее – поступок противоречивый.

0

42

Жизнь без Ирины

Записки и дневниковые записи этого периода полны слез, страданий и раскаяния. Марина Цветаева признается сама себе, что убила младшую дочь своей нелюбовью, что малышке не хватило не столько еды и лекарств, сколько материнского тепла. Поэтесса не была с дочерью в момент смерти, не поехала на похороны, не побывала на могиле.

Через год после гибели Ирины Цветаева находит себе оправдание и пишет Максимилиану Волошину: «Лиля и Вера в Москве, служат, здоровы, я с ними давно разошлась из-за их нечеловеческого отношения к детям, – дали Ирине умереть с голоду в приюте под предлогом ненависти ко мне».

За это время Марина Ивановна успела успокоиться и «одеревенеть». Она неустанно пишет Сергею Эфрону, хотя он не отвечает и не выходит на связь. Целый год Цветаева боялась писать мужу о случившемся, опасалась, что «без Ирины будет ему не нужна». Рассказывая о смерти дочери, она не только пытается оправдать свой поступок, но и обещает любимому сына, которого вскоре действительно родит: «Но, чтобы Вы не слышали горестной вести из равнодушных уст, – Сереженька, в прошлом году, в Сретение, умерла Ирина. Болели обе, Алю я смогла спасти, Ирину – нет. Сереженька, если Вы живы, мы встретимся, у нас будет сын. Сделайте как я: НЕ помните. Не для Вашего и не для своего утешения – а как простую правду скажу: Ирина была очень странным, а может быть вовсе безнадежным ребенком, – все время качалась, почти не говорила, – может быть рахит, м. б. – вырождение, – не знаю.

Конечно, не будь Революции –

Но – не будь Революции –

Не принимайте моего отношения за бессердечие. Это – просто – возможность жить. Я одеревенела, стараюсь одеревенеть. Но – самое ужасное – сны. Когда я вижу ее во сне – кудрявую голову и обмызганное длинное платье – о, тогда, Сереженька, – нет утешенья, кроме смерти. <…>

Не пишу Вам подробно о смерти Ирины. Это была СТРАШНАЯ зима. То, что Аля уцелела – чудо. Я вырывала ее у смерти, а я была совершенно безоружна! Не горюйте об Ирине, Вы ее совсем не знали, подумайте, что это Вам приснилось, не вините в бессердечии, я просто не хочу Вашей боли, – всю беру на себя! У нас будет сын, я знаю, что это будет, – чудесный героический сын, ибо мы оба герои».

За все годы переписки с мужем имя погибшей дочери упомянуто лишь однажды – в этом письме-объяснении.

0

43

http://viola.bz/wp-content/uploads/2011/10/Marina-her-husband-Sergei-Efron-and-children.jpg

Спорная материнская любовь

31 августа 1941 года Марина Цветаева повесилась в доме Бродельщиковых в Елабуге. Все три предсмертные записки так или иначе связаны с детьми. У сына Мура она просит прощения и передает через него мужу и дочери Але, что «любила их до последней минуты».

К Николаю Асееву, поэту и другу, она обращается с просьбой практически усыновить Мура, которому на тот момент было шестнадцать лет. Даже на смертном одре она переживает за его здоровье и просит не оставлять одного.

Третья записка была адресована «эвакуированным», и в ней Марина Ивановна снова просит не оставлять сына в одиночестве, помочь ему добраться пароходом до Чистополя к Асеевым, которым и предстоит стать для него семьей.

Споры о том, была ли Марина Цветаева бездарна в материнстве, не утихают до сих пор. Вряд ли ее можно назвать плохой матерью – скорее глупой и несчастной. Ее поступки невозможно извинить, но можно понять.

Биографы обвиняла Цветаеву в предвзятом отношении к младшей дочери, из-за которого она и сделала роковой выбор, приняла решение оставить ее в приюте в голодном 1917 году и в итоге допустить гибель. Но в записных книжках открывается истина – даже о своей любимице, дорогой и нежно обожаемой Ариадне поэтесса пишет: «Когда Аля с детьми, она глупа, бездарна, бездушна, и я страдаю, чувствуя отвращение, чуждость, никак не могу любить».

Гениальная поэтесса не могла любить своих детей просто за то, что они ее дети. В отличие от миллионов других матерей ей нужны были более веские основания.

-----
Фото с Яндекса.
Статья - с "Letidor"

0

44

Мда, у современных знаменитый женщин намного меньше драмы в жизни и слава богу..мне очень нравится Амаль Клуни - жена Джорджа Клуни: юрист,работала в ООН,мама двух деток. И при этом такая красавица!вот ее фото с красной дорожки, она затмила всех актрис и певиц

0

45

10 шпионок, чьи жизни достойны экранизации

Вы, конечно, слышали о деятельности таких шпионок, как Жозефина Бейкер и Мата Хари, истории жизни которых неоднократно экранизировали.
Но есть и много других женщин-шпионов, которые, даже если нам не нравятся их поступки, прожили увлекательнейшие жизни, о которых можно было бы снимать целые сериалы.

http://sg.uploads.ru/t/5p3Zx.jpg

1. Нур Инайят Хан
Честно говоря, мы можем составить целый список потрясающих женщин, которые занимались шпионажем во время Второй мировой войны. Среди тех женщин была Инайят Хан, дочь индийца-мусульманина и американки. Отец Хан был пацифистским учителем суфизма, и Хан выросла во Франции, где она изучала детскую психологию в Сорбонне и музыку в Парижской консерватории. Перед началом Второй мировой войны, ее карьера была сосредоточена на написании поэзии и историй для детей.
Но когда началась война, Хан и ее брат, Вилаят, решили помочь делу союзников, в частности, в борьбе с нацистами, надеясь, что если они хорошо проявят себя в войне, это будет способствовать улучшению отношений между английским и индийским народами. Она присоединилась к женскому вспомогательному корпусу ВВС и прошла подготовку в качестве радиста, после чего в конце концов была принята на работу в F-отдел (Франция) Управления специальных операций. Хотя некоторые из ее начальников считали, что она была слишком мягкой и нежной для занятий шпионажем, Хан поехала в оккупированный нацистами Париж, и, после арестов нескольких других радистов, была некоторое время, единственным радистом, все еще работаюшим в Париже, передавая сообщения обратно в Лондон.
К сожалению, история Хан имеет трагический конец. Ее предали, раскрыв перед немцами, и она была арестована. Хотя Хан не раскрыла никаких секретов на допросе, она совершила ужасную ошибку: она копировала сообщения, которые она посылала, в свои записные книжки, которые немцы обнаружили. Они смогли успешно выдавать себя за Хан в дальнейших сообщениях в Лондон, в результате чего были захвачены три тайных агентам из Лондона. Когда-то нежная Хан оказала яростное сопротивление в тюрьме, и была классифицирована как «особо опасная». Ее держали в кандалах большую часть времени, и её постоянно избивали. Вместе с горсткой других сотрудников Управления специальных операций, ее отправили в Концентрационный лагерь Дахау, где они все были казнены.
Хан появлялась несколько раз на телеэкране, в том числе в телевизионном сериале «Man Called Intrepid», в котором ее сыграла Барбара Херши.

http://s7.uploads.ru/t/t1ouE.jpg

2. Нэнси Уэйк
Вот то, что вам нужно знать о Нэнси Уэйк: когда-то она убила офицера СС ударом ладони по гортани.
Родившаяся в Веллингтоне в 1912 году, Уэйк переехала в Сидней еще ребенком, но сбежала из дома в 16 лет. Она сначала работала медсестрой, но выучилась на журналиста, пока путешествовала по Нью-Йорку и Лондону. К тому времени, когда вспыхнула Вторая мировая война, Уэйк работала в газетных изданиях компании У. Херста в качестве европейского корреспондента.
Уэйк знала об ужасах нацистского движения не понаслышке. В Вене, она стала свидетелем того, как банды нацистов без разбора избивали еврейских мужчин и женщин. Так что она решила использовать возможность присоединиться к французскому Сопротивлению. Она работала тайным агентом, используя свое кокетливое очарование, чтобы сбить с толку членов гестапо, и затем присоединилась к беженцам, помогая военнослужащим Армии союзников покинуть Марсель. Уэйк стала самой разыскиваемой личностью в гестапо, получив прозвище «Белая мышь» за свою способность бесследно ускользать в самый последний момент. Её голову оценили в пять миллионов франков. Уэйк в конце концов бежала из Франции, пересекла Испанию и в конечном счете достигла Великобритании.
И это пока было только начало ее военной карьеры. Уэйк присоединилась к Управлению специальных операций, где она, показала себя метким стрелком во время обучения, и была направлена на работу в Овернь. В провинции она стала ответственной за организацию сброса оружия и грузов с парашютом, и даже участвовала в боях, руководя нападением партизан и диверсионными операциями. Во время одной из них, ее отряд был замечен часовым SS, и она использовала специальный прием, который она узнала во время обучения в Управлении: удар ладонью по гортани. Она сказала, что это был единственный раз, когда она воспользовалась им, и что она была очень удивлена, когда солдат упал замертво.
К концу войны Уэйк в итоге стала одной из получивших наибольшее количество наград женщин-военнослужащих, но Вторая Мировая война обошлась ей дорого: муж Уэйк, Генри Эдмонд Фиокка, не покинул Марсель, когда Уэйк сбежала оттуда. В итоге он был схвачен гестаповцами. Его долго пытали и в итоге казнили.

http://s7.uploads.ru/t/IweMP.jpg

3. Мэри Баузер

Если речь заходит о деятельности шпионов во время американской гражданской войны, то обычно все говорят о Бэлл Бойд, шпионящей за Конфедерацию, но многие чернокожие мужчины и женщины (в том числе Гарриет Тубман) рисковали своей жизнью и свободой, шпионя и за Союз. Мэри Баузер родилась в рабстве в семье Ван Лью в Ричмонде, штат Вирджиния. Ее хозяйка послала ее на север, чтобы она получила образование, а позже распорядилась, чтобы она присоединилась к миссионерской общине в Либерии. Но Баузер ненавидела Либерию, и вскоре вернулась в Ричмонд, где она вышла замуж. После смерти Джона Ван Лью в 1843 году, жена Ван Лью, сын и дочь освободили всех своих рабов, в том числе Мэри Баузер.
Этой дочерью была Элизабет «Бет» Ван Лью, сторонница отмены рабства, которая известна, как создательница шпионской организации для Союзной армии во время американской гражданской войны. И лучшим источником информации для Ван Лью была Мэри Баузер. Почему? Потому что Баузер работала в Белом доме Конфедерации. Баузер была блестящей женщиной с фотографической памятью, но она притворялась глуповатой, но хорошей служанкой для того, чтобы проникнуть в дом Джефферсона Дэвиса. Так как считалось, что Баузер не могла ни читать, ни писать, важные документы оставляли открытыми. Баузер читала эти документы, запоминала их, и отправляла информацию шпионской организации Ван Лью.
Ближе к концу войны, члены этой семьи стали подозревать Баузер. Она покинула дом Дэвиса в 1865 году, и даже пыталась поджечь его, когда уходила, но у нее не получилось. Она пережила войну, продолжая писать и давать лекции о своей военной деятельности.

http://s8.uploads.ru/t/1GvHP.jpg

4. Шевалье д’Эон

Шевалье д’Эон — интереснейшая личность, даже вне рамок своей карьеры в качестве шпиона. Урожденный Шарль-Женевьев-Луи-Огюст-Андре-Тимоти д’Эон де Бомон, Д’Эон, вероятно, родился мужчиной и считался им официально в течение первых 49 лет своей жизни. Он работал в тайной сети «Королевский секрет» короля Людовика XV, и по плану заговора против монархии Габсбургов, был отправлен в Россию, чтобы встретиться с императрицей Елизаветой Петровной. Так как только женщины и дети могли пересечь границу России в то время, Д’Эону пришлось одеться в женское платье, и назвавшись Леа де Бомон, служить фрейлиной у императрицы Елизаветы.

Живя в изгнании в Лондоне, Д’Эон стал объектом сплетен о своем истинном поле, а после смерти Людовика XV, вернулся во Францию и потребовал, чтобы его признали женщиной. Правительство короля Людовика XVI согласилось признать его женщиной, при условии, что он будет одеваться как женщина, а также выдали средства на новый гардероб. Д’Эон прожил свою жизнь как мадемуазель Шевалье Д’Эон де Бомон.

http://sh.uploads.ru/t/XLWSY.jpg

5. Йошико Кавашима

Йошико Кавашима была на самом деле китаянкой, дочерью члена маньчжурской императорской семьи. Но в возрасте восьми лет, ее удочерил японский шпион и авантюрист Нанива Кавашима, а после смерти родителей, она была отправлена в Токио. Очень красивая девчонка-сорванец с мальчишескими повадками, обучавшаяся восточным и западным боевым искусствам, Кавашимa стала очень популярным персонажем, благодаря своим шпионским подвигам в контролируемом японцами государстве Маньчжоу-Го, где она работала на японцев. В 1930 году она стала выступать по радио, а реальные и вымышленные истории о ее жизни появились в новостях.

Конечно, знаменитая шпионка уже не занималась своей шпионской деятельностью, и стала откровенным критиком методов Квантунской армии в Маньчжоу-Го. Естественно, это вызвало трения между Кавашимой и ее начальством, и, в конце концов, она исчезла. Но она не закончила свою шпионскую карьеру. В 1945 году она была схвачена в Пекине китайскими офицерами контрразведки и казнена как предательница националистическим правительством.
О Кавашиме сравнительно недавно вышел фильм о ее жизни, под названием «Последняя принцесса Маньчжурии».

http://s5.uploads.ru/t/Zh1w4.jpg

6. Летучий эскадрон

Пока не ясно, насколько это правдивая история, а насколько исторический миф, родившийся благодаря пропагандистской кампании, но многие историки считают дворянку 16-го века Екатерину Медичи лидером своей собственной шпионской организации, L’escadron Volant, или Летучего эскадрона. Предположительно, Екатерина брала на работу красивых женщин для формирования сексуальных связей с могущественными людьми Двора, чтобы они могли узнать их секреты и передать их Екатерине.

Среди предполагаемых членов этого Летучего эскадрона были Шарлотта де Сов, которая должна была шпионить за Франсуа, герцогом Алансонским, по поручению Екатерины, и Изабель де Лимёй. Последняя родила сына, отцом которого как она утверждала, был Луи, принц Конде. По словам историка Марка Strage, Екатерина удалила Изабель со двора, в частности, из-за ее неосмотрительности во время своего романа.

http://s7.uploads.ru/t/TBDdc.jpg

7. Мануэла Саенс

Мануэла Саенс — еще одна женщина, вся жизнь которой просто завораживает. Вся её жизнь была связана с борьбой Латинской Америки за независимость от испанского владычества. Саенс, пожалуй, наиболее известна как любовница венесуэльского революционера Симона Боливара, но Саенс занималась тайной политикой и прежде, чем она встретила Боливара. В 1819 году Саенс и ее муж, английский купец Джеймс Торн, участвовали в заговоре с целью свергнуть Хосе де ла Серна, вице-короля Перу.
Боливар стал при жизни известен как Освободитель, но он сам называл Саенс Освободительницей Освободителя, потому что она помогла ему бежать из Боготы в 1828 году, когда мятежные офицеры пытались убить его. После смерти Боливара в 1830 году, Саенс была сослана в Колумбию, и в итоге умерла в нищете и безвестности. Но в течение своей жизни, она была активным участником многих крупных политических изменений в Южной Америке.

http://sh.uploads.ru/t/mr1dt.jpg

8. Мелита Норвуд

Одна из самых ценных шпионов КГБ, Мелита Норвуд была в деле, начиная с 1930-х годов, и не уходила на пенсию до 1972 года, пока ей не исполнилось 60 лет. Норвуд была британкой, но она была также сторонницей коммунизма и решила заниматься шпионажем в пользу Советского Союза, потому что она хотела поддержать «новую систему» этой страны. Норвуд пользовалась своей службой в Британской Научно-исследовательской Ассоциации Цветных металлов, через Норвуд проходили документы, связанные с ядерной оружейной программой – и, по-видимому, ускоряла советский ядерный прогресс. Интересно, что муж Норвуд, сын русских родителей, был в курсе ее деятельности, но не одобрял ее.
Британская разведка узнала о роли Норвуд в Холодной войне в 1992 году, после предательства архивариуса КГБ Василия Митрохина, но её история держалась в секрете до 1999 года. Норвуд получала советскую пенсию за свою службу и никогда не пыталась шпионить за свою собственную страну. Но она стала объектом общественного восхищения к концу своей жизни, будучи более известной как «бабушка шпионка.»

http://sg.uploads.ru/t/tN9OE.jpg

9. Сара Эмма Эдмондс

Если верить ее мемуарам, то Сара Эмма Эдмондс была, вероятно, самым совершенным мастером маскировки, шпионя за Армию Союза, во время американской гражданской войны. На самом деле, Эдмондс участвовала в гражданской войне, изменив свой облик. Она была зачислена во 2-й Мичиганский пехотный полк, одетая как мужчина, назвав себя Франклином Флинтом Томпсоном. Она служила под командованием генерала Макклеллана в качестве полевой медсестры, и, по ее собственным записям, занимала место шпиона Союза.
Эдмондс утверждала, что часто путешествовала по Конфедерации, замаскировавшись, иногда темнокожим мужчиной или женщиной, ища информацию и воруя документы у офицеров Конфедерации. Однако, когда она заболела малярией, она дезертировала из армии, опасаясь, что обнаружат, что она женщина. В итоге она прослужила остальную часть войны в качестве медсестры, но на этот раз в женском платье.

http://s5.uploads.ru/t/nIpjk.jpg

10. Марта Кнокерт

Марта Кнокерт была не только шпионкой во время 1-й мировой войны, она была также автором шпионских романов. В 1915 году Кнокерт работала в медсестрой в немецком военном госпитале в Рулерсе, Бельгии, когда ее друг Люселль Дельдонк завербовал ее в качестве британского агента разведки. Она шпионила за немецкими военнослужащими в ходе своей работы, работая вместе с другими бельгийскими женщинами-шпионами. Но ее деятельность не ограничивалась шпионажем; она также устроила деверсию, перерезав телефонную линию, которую прослушивал священник, шпионящий в пользу немцев.

На самом деле, эта миссия и привела в итоге к поимке Кнокерт. Пробравшись в заброшенную канализационную систему, Кнокерт разместила взрывчатые вещества под немецким складом боеприпасов. К сожалению, во время миссии, она потеряла часы, на которых были выгравированы ее инициалы. Она была арестована и провела два года в тюрьме в Генте, и была выпущена в конце войны. Она вышла замуж за британского офицера, который был «автором-призраком» ее мемуаров «Я был шпионом», по которым сняли фильм в 1933. Далее она писала и опубликовала очень много шпионских романов

http://s7.uploads.ru/t/HA5Vk.jpg

nlo-mir.ru

0

46

Как «Алайская царица» командовала кочевниками и стала полковником русской армии
 

http://s8.uploads.ru/t/rDb2M.jpg

Курманжан-датка – национальный герой Киргизии, была в XIX веке предводительницей многочисленных алайских племен и полковником Российской армии. Эта уникальная женщина сумела в очень трудное время объединить и сохранить свой народ.
Для мусульманских стран прошлых веков она стала практически единственной правительницей женского пола. К сожалению, ее мудрость и прозорливость не позволили предотвратить личную трагедию, и ради мира для своих людей она была вынуждена пожертвовать судьбами сыновей.
Началась эта история в 1811 году в предгорьях Алайского хребта (сегодня это территория Киргизии). В юрте простых кочевников-скотоводов в аиле Орок родилась девочка удивительной красоты. Если бы не смелый нрав и неженский ум, она бы, конечно, повторила судьбу множества женщин своего народа, которые без устали всю жизнь работали, непрестанно рожали детей и уже в 50 лет выглядели древними старухами.

http://s7.uploads.ru/t/N4Wpn.jpg
Кадр из фильма «Курманджан-датка, королева гор», снятого на основе биографии Алайской царицы

В 18 лет Курманжан выдали замуж, но жених, которого она на церемонии увидела впервые, ей совсем не понравился, да и немудрено, он был втрое старше. Нарушив все традиции, девушка не стала это терпеть, в первый же день просто сбежала из юрты мужа и вернулась под отчий кров. Ситуация, для которой по мусульманским законам, вероятно, даже не нашлось определения, как ни странно, закончилась для нее вполне мирно. Вероятно, тут впервые проявился недюжинный политический талант будущей «Матери нации». Курманжан три года прожила после этого в родной семье, считаясь номинально замужней женщиной и нарушая таким образом все мыслимые традиции.

http://s5.uploads.ru/t/1TNjx.jpg
Алайские киргизы в XIX веке

В 1832 году юную красавицу увидел богатый алайский бек Алимбек. Этот человек обладал огромной властью, он имел титулы «датка» (что приравнивается к званию генерала), был визирем Кокандского ханства и руководил племенами киргизов. Покоренный ее красотой и умом, он решил посвататься, но в ответ от девушки услышал: «Датка, пока меня не освободят от брачных уз, по законам шариата, ни то что вы, даже Кокандский хан не может на мне жениться!» Это, вероятно, удивило властного Алимбека, но не остановило. Использовав свое право, он освободил Курманжан от брачного договора и взял ее в жены. На этот раз красавица не была против и стала для бека не только прекрасной женой и матерью пяти сыновей, но и настоящей спутницей жизни.

http://s9.uploads.ru/t/5bXVx.jpg
Курманжан и Алимбек-датка в фильме о национальной героине Киргизии

Удивительно для женщины тех времен то, что Курманжан начала активно помогать мужу в делах. Их брак длился почти 30 лет, и за это время женщина успела завоевать настоящее уважение своего народа. Когда муж отсутствовал, она заменяла его, управляя алайцами. Учитывая многочисленность семей и их разрозненность, это была непростая задача. Историки считают, что Алимбек-датка – яркий и талантливый политик своего времени, пытался не только поднять престиж киргизов в Кокандском ханстве, которому тогда подчинялись эти земли, но и думал о создании самостоятельного национального государства. Возможно, что именно эти идеи и стали причиной его ранней смерти.

В 1862 году Алимбек-датка погиб, пав жертвой дворцовых интриг в Кокандском ханстве. Есть версия, что незадолго перед этим в результате переворота он даже стал регентом малолетнего шаха Мурада, сосредоточив в своих руках фактически всю полноту власти. Возможно, что после такого взлета его убили бывшие сподвижники. В любом случае, 50-летняя Курманджан осталась вдовой и должна была, по правилам своего народа, доживать век тихо и мирно. Однако это была та женщина, которая шла по жизни своим путем, и она объявила себя новым правителем алайских киргизов. Уважение к ней было так велико, что многочисленные роды беспрекословно подчинились власти женщины, что остается, наверное, единственным примером в истории кочевых племен. Перешло в ее владение и 10-тысячное войско, которое стало единственным фактическим козырем в дальнейших политических играх.

http://s3.uploads.ru/t/eKRtz.jpg
Курманджан-датка, 1907 год

Случай показать «когти» ей представился очень скоро. Кокандский хан Худояр, решив, что киргизы остались без сильного руководства, решил провозгласить их своими подданными и обложить налогами. Новая правительница смогла не только отменить его решение, но и добилась того, что Худояр признал ее главой алайцев и официально присвоил титул «датка». Во время визита Курманджан-датки во дворец впервые на всем мусульманском Востоке в честь женщины был устроен официальный прием.

Однако дальше новой правительнице пришлось принимать еще более сложные решения и сталкиваться куда с более сильными политическими противниками – в 1876 году на земли Кокандского ханства пришли русские войска. Сначала южно-киргизские степи яростно сопротивлялись «белому царю». Сыновья датки Абдылдабек, Мамытбек, Асанбек, Батырбек и Камчибек фактически возглавили сопротивление. Курманджан вместе с основной частью своего народа пыталась уйти в Афганистан, но ей это не удалось. Ее захватили в плен русские части, и как высокородную принцессу, с особыми почестями, препроводили в штаб.

http://s9.uploads.ru/t/EJVqD.jpg
Первый военный губернатор Ферганы, герой русско-турецкой войны генерал Михаил Скобелев

Здесь состоялся исторический разговор, после которого судьба киргизского народа навсегда изменилась. Датка беседовала с самим Белым генералом Михаилом Скобелевым. По легенде, тот начал разговор с ней следующими словами: «О, мать стольких храбрых сыновей! Считай и меня своим сыном». В результате переговоров Курманджан-датка официально объявила о присоединении земель алайских киргизов к Российской империи. Она повела себя при этом как мудрый и дальновидный политик и смогла получить этот мир на условиях, чрезвычайно выгодных для ее народа, уже фактически зажатого в тиски. Сама она получала при этом чин полковника Российской армии. Киргизский народ ожидали десятилетия спокойной и мирной жизни.

http://sd.uploads.ru/t/S7hkD.jpg
Курманджан-датка с сыном Асанбеком (слева) и слугой, держащим родовую шашку, пожалованную кокандским ханом

К сожалению, в конце жизни Алайскую царицу настигло еще одно, самое страшное испытание. В 1893 году двое ее сыновей и два внука были обвинены в контрабанде, а любимый сын Камчибек - в убийстве таможенного чиновника. Несмотря на свое огромное влияние, Курманджан не смогла спасти сыновей. Дело получилось громким, всего по нему обвинялось больше двадцати человек. Большинство из них осудили на каторжные работы, но Камчибека ждала виселица. По народным преданиям, верные киргизы предлагали правительнице силой отбить у русских властей сына, на что та ответила: «Горько осознавать, что уйдет в мир иной мой младший, но я никогда не перенесу того, что из-за моего сына погибнет мой народ. Не будет мне тогда ни на том, ни на этом свете оправдания». Курманджан присутствовала на казни, которая проходила на центральной площади города Оша. Это событие подкосило бесстрашную женщину и дальше она оставила общественную жизнь, поселившись в деревне.

http://sd.uploads.ru/t/XnSVe.jpg
Маннергейм и французский востоковед Поль Пеллио в юрте Курманджан-датки

Королева гор умерла в возрасте 96 лет, окруженная почетом и уважением. Незадолго до смерти с ней успел увидеться проезжавший в этих местах полковник Карл Густав Маннергейм. Этот человек, наделенным множеством талантов и ставший через много лет президентом Финляндии, оставил серию уникальных фотоснимков, на которых он запечатлел Курманджан-датку. К его огромному удивлению, пожилая женщина по его просьбе моментально и очень легко села на коня, чтобы позировать для фотокамеры.

http://sd.uploads.ru/t/M2YTU.jpg
Курманджан-датка на лошади. Рядом стоит один из её внуков. Фото Густава Маннергейма

«Алайская царица» была личностью, известной по всей Европе. Статьи о мудрой правительнице публиковались в разных странах еще при ее жизни. Сегодня о ней написано множество книг и сняты фильмы, портрет Курманджи-датки можно увидеть на киргизских банкнотах, а ее имя носит престижная международная премия.

http://sh.uploads.ru/t/YWsGa.jpg
Памятник героине Киргизии, установленный в Бишкеке

kulturologia.ru/blogs/110919/44120/

0

47

Как делать открытия в собственной спальне, получить Нобеля и дожить до 103 лет: Рита Леви-Монтальчини

http://s9.uploads.ru/t/sxXYh.jpg

Когда нацисты запретили ей работать в университете, лабораторию она устроила в своей спальне. И даже допотопные инструменты не помешали ей сделать великие открытия. Сегодня ей приписывают слова о долголетии, которых она не говорила, но всё же собственный секрет у Риты Леви-Монтальчини, которая дожила до 103 лет, был.

По социальным сетям блуждает фото старой женщины с бокалом шампанского в руках, подписанная вот таким текстом: «Рита Леви-Монтальчини, 103 года, лауреат Нобелевской премии: “Для улучшения пищеварения я пью пиво. При отсутствии аппетита я пью белое вино. При низком давлении – красное вино, при повышенном – коньяк, при ангине – водку. Когда меня спрашивают, в каких случаях нужно пить воду, я отвечаю: “Такой болезни у меня еще не было”». Цитата эта фейковая. Зато Нобелевская премия действительно была. Вот только рецепт долголетия от Риты Леви-Монтальчини совсем другой.

В начале XX века в Турине жила состоятельная еврейская семья. Отец Адамо Леви был математиком и электриком, а мать - Адель Монтальчини-Леви – художницей. В семье было четверо детей. Старший сын стал архитектором и скульптором. А что касалось девочек – средней Анны и младших близняшек Риты и Паолы – родители надеялись, что из них выйдут хорошие жены и матери.

http://s3.uploads.ru/t/FfUlD.jpg
    Рита Леви-Монтальчини в лаборатории.

Нина хотела быть писательницей, её кумиром была Сельма Лагерлеф. Но она влюбилась, вышла замуж за ювелира Ульрико Монтальчини и изменила своей мечта. Паола высшее образование не получила, но стала художницей. А Рита мечтала учиться. Через много лет в своих мемуарах «Хвала несовершенству» она напишет: «Дети меня не привлекали. Во мне полностью отсутствовало то материнское чувство, которое сильно развито в маленьких девочках и девочках-подростках. Я сказала матери, что хочу учиться медицине. Она убедила меня поговорить с отцом. Я начала издалека. Он слушал с серьезным пристальным взглядом, который вселял в меня трепет». Она добилась своего – отец разрешил ей поступить в университет. Она начала штудировать греческий, латынь и математику и меньше чем через год стала студенткой медицинского факультета местного университета.

Наставником Риты стал её однофамилец Джузеппе Леви, знаменитый анатом и гистолог, автор закона Леви. Хотя в 1931 году он, как и другие преподаватели ВУЗов, вынужден был присягнуть Муссолини и идеалам фашизма, к нацистским идеям он относился крайне отрицательно. В 1934 году он по неосторожности высказал свои взгляды при случайном человеке и попал за решётку. На счастье, в его защиту выступил испанский коллега гистолог Сантьяго Рамон-и-Кахал, который написал письмо испанскому послу в Италии. И профессора через две недели вернули в институт.

http://sh.uploads.ru/t/fegZj.jpg
Рита Леви-Монтальчини - самый экстравагантный нобелевский лауреат.

В 1936 году Рита Леви-Монтальчини получила диплом об окончании медуниверситета и продолжала заниматься исследованиями под руководством своего учителя. Но в через 2 года в Италии приняли закон «О защите расы» и евреям запретили заниматься наукой и преподаванием. Профессора выгнали из университета, а она ушла сама, потому что опасалась, что за работу с ней пострадают её коллеги. Рита и её учители уехали в Бельгию. Профессор Леви начал работать в Льежском университете, а Рита – в нейрологическом институте в Брюсселе.

Накануне ввода германский войск в Бельгию Леви-Монтальчини закончила свой научный проект и вернулась к родителям. Она решила, что будет жить так, чтобы не зависеть от «арийского мира». Так, лабораторию для опытов Рита устроила в собственной спальне и была счастлива, хотя и признавалась, что её инструментарий мало отличается от того, каким пользовались ей коллеги в XIX веке. Результаты своих исследований она не могла публиковать в Италии, в её родной стране евреев не печатали. Поэтому свои труды она переправляла в Бельгию. В своих дневниках она написала: «Я должна благодарить Муссолини за то, что он объявил меня низшей расой. Благодаря этому я обрела радость в работе, увы, уже не в институте, а в спальне».

http://s3.uploads.ru/t/16v29.jpg
Рита Леви-Монтальчини в лаборатории.

В 1942 году семейство Леви-Монтальчини переехало жить в деревню. Рита выпрашивала у фермеров яйца, чтобы «покормить детишек», а сама использовала куриные эмбрионы для исследований. Ещё через год немецкие войска пришли на север Италии, и семье пришлось бежать во Флоренцию. Но и в это время Рита не прекращала свою работу. Когда союзники освободили Италию, она работала врачом в лагере беженцев, а позже вернулась на работу в Туринский университет. Её исследования просто не могли остаться не замеченными. И в 1947 году Риту пригласили в США. Она думала проработать там год, а осталась на 25 лет, получила американское гражданство и стала профессором Университета Вашингтона.
Это благодаря ей было обнаружено вещество, которое позволило разработать прогрессивные методы лечения болезни Альцгеймера, бесплодия и рака. А вместе с американскими коллегами Рита Леви-Монтальчини открыла эпидермальный фактор роста - стимулятор роста клеток кожи и роговицы.

Как-то Рита сидела в кресле и читала детектив Агаты Кристи «Зло под солнцем». И тут раздался телефонный звонок. Когда история была близка к развязке, раздался телефонный звонок. Рита была недовольна – кто-то мешал ей узнать, кто убийца. Она сняла трубку и недовольно сказала: «Алло!» И незнакомый голос сообщил, что ей присуждена Нобелевская премия по медицине и физиологии. На последней странице детектива она оставила надпись: «Звонок из Стокгольма».
Со временем открытия Риты Леви-Монтальчини ценили всё больше и больше. Вместе со своей сестрой Паолой она основала фонд помощи молодым ученым, а стипендиатов отбирала лично – проводила интервью.

Она стала первой женщиной, которую приняли в Папскую академию наук. И это при том, что Рита была атеисткой и не скрывала этого. За свои достижения она получала ордена и престижные премии. Свои 100 лет она отметила участием в серии семинаров, один из которых проходил в Израиле. При этом к своему еврейству Рита относилась весьма спокойно: «У меня никогда не было чувства, что мы лучше, чем другие народы. Я ощущала себя и еврейкой, и итальянкой».

http://s9.uploads.ru/t/8O9nX.jpg
Шампанское в 100-летний юбилей.

В интервью по поводу своего 100-летнего юбилея Рита Леви-Монтальчини признавалась: «Зрение и слух у меня ослабели, но мозг в полном порядке. Я уверена, что мои интеллектуальные возможности сейчас больше, чем они были в молодости, если учесть весь накопленный мой опыт. Секрет жизни – постоянно думать. И перестать думать о себе». А ещё она говорила, что не боится умирать. Потому что умирает только тело, а всё, что сделал человек, остаётся после него.
Рита Леви-Монтальчини умерла в 103 года. А рецепт долголетия у ней был такой: вставать с постели в пять утра, ест раз в день, в обед, постоянно давать себе интеллектуальные нагрузки и ложиться спать в 11 вечера. А перед сном можно позволить себе чашку супа или апельсин.

kulturologia.ru

0


Вы здесь » Lilitochka-club » Женские судьбы » Известные женщины мира


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно