Моментально появились самодельные “переводы”, касающиеся почему-то революционной тематики – наверное, как наиболее близкой нам: “Революционные матросы… взяли в руки власть по всей стране… И сказал Ильич на съезде всем рабочим, что настал, что настал конец войне…” Наши групповые музыканты активно пытались играть отдельные арии, но получалось далеко не у всех – уж больно мощные силы были задействованы в оригинале.
В 1973 году режиссёр Норман Джуисон  создал художественный фильм «Jesus Christ Superstar». Фильм, снятый в Израиле, в тех местах, где происходили исторические события на заре Христианской Эры, стал шедевром мировой классики.
   При этом любопытную позицию заняла советская пропаганда. Сначала опера по привычке была расценена у нас как очередная провокационная агитка. Вышло несколько гневных статей, обличавших загнивающий музыкальный Запад. А вот по поводу того, в чем нужно было этот Запад обличать, мнения сильно расходились. Действительно, с одной стороны, это была типичная, так не любимая властями, волосато-джинсовая музыка, подрывающая устои, а с другой – разнузданная лобовая религиозная пропаганда. Позже возникла и третья версия, благодаря которой гонения на “Jesus Christ – superstar” у нас были сильно ослаблены. Какому-то неглупому человеку в отделе культуры ЦК КПСС пришло в голову подать это произведение как “едкую пародию на поголовный религиозный экстаз, царящий на Западе” и отвлекающий тамошних трудящихся от здорового желания построить у себя социализм. Пародия – это уже по-нашему! Многие заинтересованные руководители вздохнули свободнее. Кстати сказать, и тех наших курсантов из академии не исключили. Они отбились от начальства как раз подобными доводами: мол, спародировали, посмеялись над глупыми иностранцами. А Вебера с Райсом на государственном уровне если и не возвели в ранг борцов за мир, то по крайней мере оставили в покое. И в СССР через какое-то время даже начала продаваться югославская перепечатка “Суперстара”. В каком-то смысле это стало серьезной идеологической ошибкой...

Сюжет основывается на евангельских повествованиях и охватывает период от въезда Иисуса в Иерусалим до его казни на Голгофе.
В своём либретто Тим Райс в общем и целом следует евангельским текстам, но при этом по-своему трактует многие ключевые моменты библейской истории. Можно утверждать, что роль ведущего персонажа здесь отдана Иуде  в равной или даже большей мере, чем Иисусу: ему принадлежат первое («Heaven On Their Minds») и чуть ли не последнее слово («Superstar») (за исключением слов умирающего на кресте Иисуса). Он производит, по крайней мере вначале, впечатление рациональной и последовательной личности, в то время как Иисус сильно эмоционален, чувствителен и, как оказывается, не вполне понимает цель собственной жертвы. «В Евангелие Иуда представлен карикатурной фигурой и каждое упоминание о нем сопровождается уничижительным замечанием.
Иуда неустанно критикует Иисуса (за то, что тот по его мнению позволил событиям выйти из-под контроля, пошёл на поводу у толпы, в буквальном смысле слова «бого-творящей» его, разрешил Магдалине тратить на него дорогостоящее миро и т. д. — последний эпизод имеется и в Евангелии). По словам Иуды, Иисус в начале своей деятельности считал себя просто человеком и не выдавал себя за бога, а затем перестал сопротивляться мнению толпы, что, по мнению Иуды, может кончиться плохо.

Иуда:
Я понял, наконец,
Я вдруг увидал наш финал, я его
угадал.
Если заглянуть немного вперед,
то легко угадать наш финал.
Джизус!
Ты сам поверил в то, что говорят
кругом.
И, кажется, готов назваться
божеством.
И все, чего достиг
Тогда погубишь вмиг.
Ты сам стал для них важнее
И дел и слов своих.
Слушай, Джизус,
Это все не к добру.
Ты опасную затеял игру!...
Слушай, Джизус,
Оглянуться пора!
Ты поверь мне, я хочу нам добра!
Но раскрой глаза,
И ты увидишь все сам!
За тобой идут толпа,
А она всегда слепа.
Жаждет в рай,
А попадает в ад...

При этом на Тайной вечере Иуда не скрывает своих намерений, более того, восклицает: Ты сам хочешь, чтобы я сделал это — и действительно, слышит в ответ: Иди, что же ты медлишь!. Когда Иуда начинает понимать, что Иисусу грозит смерть, в которой история обвинит только его одного, он сам себя объявляет жертвой (Зачем ты избрал меня для своего кровавого преступления?). Логика Иуды такова: если Иисус — действительно сын Бога, значит, он всё предвидел заранее, сам расписал сценарий событий и пригласил его, Иуду, на роль «проклятого на все времена».

Сам же Иисус неоднократно демонстрирует, что ему известно, что ожидает его лично и при этом говорит об этом как о судьбе, не подлежащей изменению.

Пусть так.
Они уже готовы меня похоронить.
Им будет сладко кровь мою цедя.
Им будет сладко плоть мою вкушая.
Пусть так.
Вкушайте плоть мою!
Цедите кровь мою!
Но если б вы могли тогда вспоминать
меня!

Нет, видно я спятил! Душу на вас
тратил!
Вы же сквернее, чем толпа!
Что за пустые лица! В них не
отразится
Ни смерть моя, ни судьба!
Кто-то отречется, кто-то меня
выдаст!

На суде Иисус, как и в Евангелии, не опровергает обвинений в свой адрес; обходясь аллегориями, он уходит от прямых ответов. Это твои слова — говорит он Пилату, когда тот спрашивает: И всё же: ты — царь? (But you’re a King? — It’s you that say I am) . Он не делает ничего, чтобы спастись, и отталкивает помощь, предлагаемую сочувствующим Пилатом.
Можно утверждать, что в опере нет подлинных персонажей-злодеев: здесь каждый действует сообразно собственной логике, которая в общем выглядит более или менее убедительно (правда, эта тенденция в какой-то мере вообще присуща данному жанру). Единственный вполне «отрицательный герой» здесь — толпа, которая сначала возносит своего избранника до небес («Hosanna»), а потом с той же экзальтированностью требует от властей: «Распять его!» При этом мотивы «фанатов» Иисуса порой низменны (…Прикоснись, прикоснись ко мне! Исцели, исцели меня, Иисус!… или — Скажи мне, что теперь я спасён!), и сам он в какой-то момент уже не в состоянии их выносить (Не толкайте меня, оставьте меня!.. Слишком много вас, слишком мало меня!…)
Частью толпы являются в какой-то мере и апостолы, своими коллективными песнопениями выражающие лишь самые банальные мысли и чувства. Всегда знал, что стану апостолом. Верил, что добьюсь этого, если буду стараться. Потом, когда мы уйдём на пенсию, напишем Евангелие, чтобы люди говорили о нас и после нашей смерти, — под безмятежно-сладостную мелодию распевают они хором, оставляя обречённого Иисуса в Гефсиманском саду («The Last Supper»).
В заключительном треке «Superstar» (выпущенном синглом и ставшем в 1971 году единственным сольным хитом Мюррея Хэда), голос Иуды вместе с хором обращаются к Иисусу, теперь уже с точки зрения времени две тысячи лет спустя, спрашивая его: …Кто ты? Чем ты пожертвовал?… Ты думаешь, ты таков, каким они тебя считают?...

Точно так же как и подобные вопросы Иуды, Пилата и апостолов на протяжении всей остальной оперы, эти вопросы остаются без ответов.
Либретто Тима Райса насыщено сатирическими эпизодами и репликами, высмеивающими поп-звёздность и нравы музыкального бизнеса. Царь Ирод беседует с Иисусом совершенно как потенциальный антрепренёр, называя его популярность в народе «хитом», а его самого — «чудом года».

Церковные лидеры (первосвященник Кайафа, его тесть Анна и др.), обсуждая Иисуса как политически опасного гастролирующего популиста-факира, пользуются жаргоном, характерным для современных средств массовой информации. (Что же нам делать с этой Иисусоманией?… С тем, кто популярнее даже Иоанна, гастролировавшего с этим своим крещением?…) Убеждая Иуду в том, что тот принял верное решение (You’ve backed the right horse" — "Ты сделал верную ставку!), Анна советует ему заняться благотворительностью — это, возможно, намёк на популярную форму «отмывания» капитала в поп-бизнесе.

Как мне показалось,  талантливый  перевод рок оперы:

http://lib.misto.kiev.ua/SONGS/webber/jesusrkr.txt

(По материалам  инета)

  Смешно...  Да,   шок  был  сильный, когда   появилась  эта  опера.    Повторный, когда еще  и  посмотреть  довелось