Слава к Лермонтову приходит в одночасье со стихотворением "Смерть поэта" (1937), откликом на последнюю дуэль Пушкина. Текст широко распространяется в списках, получает высокую оценку как в пушкинском кругу, так и у публики, расслышавшей в этих стихах собственную боль и возмущение. Заключительные строки стихотворения с резкими выпадами против высшей аристократии вызвали гнев Николая I. Вскоре, его арестовали вместе  с С.А Раевским, распространявшим  это стихотворение. Лермонтов  был  отправлен в  действующую армию на Кавказ, а  Раевский в  ссылку.
Только через год Лермонтову разрешили вернуться сначала в Новгород, а затем в Петербург, где он уже был известен как поэт, и Лермонтов снова оказался в лейб-гвардии Гусарском полку.

С апреля 1838 по апрель 1840 Лермонтов служит в Лейб-гвардии гусарском полку, а 6 декабря 1839 года производится в поручики, уверенно завоевывая "большой свет" и мир литературы. Устанавливаются связи с пушкинским кругом семейством Карамзиных, П. А. Вяземским, В. А. Жуковским (благодаря посредничеству последнего в "Современнике" в 1838 печатается поэма "Тамбовская казначейша") и А. А. Краевским (публикация "Песни про царя Ивана Васильевича..." в редактируемых Краевским "Литературных прибавлениях к "Русскому инвалиду", 1838; систематическое сотрудничество с возглавленным Краевским в 1839 журналом "Отечественные записки"). Лермонтов входит в фрондерско-аристократический "кружок шестнадцати".
В 1838-1840 написан роман "Герой нашего времени": первоначально составившие его разножанровые новеллы печатались в "Отечественных записках" и, возможно, не предполагали циклизации. В романе пристально исследуется феномен современного человека; тщательно анализируются антиномии, присущие и поэтическому миру Лермонтова. Появление отдельного издания романа (апрель 1840) и единственного прижизненного сборника "Стихотворения М. Лермонтова" (октябрь 1840; включены  «Демон»,  "Мцыри", "Песня про царя Ивана Васильевича...", 26 стихотворений) стали ключевыми литературными событиями эпохи, вызвали критическую полемику, особое место в которой принадлежит статьям Белинского.

2 января 1840 года Лермонтов был приглашен на бал во французское посольство к Барантам, а 16 февраля на балу у графини Лаваль произошла ссора Лермонтова с сыном французского посланника Эрнестом де Барантом. Причиной ссоры Лермонтова с де Барантом был их диалог, в котором де Барант обвинил Лермонтова в том, что тот в разговоре с известной особой сказал ей невыгодные вещи о нем, на что Лермонтов заявил, что никому не говорил о де Баранте ничего предосудительного. Тогда де Барант обвинил Лермонтова в распространении сплетен о нем, на что Лермонтов заявил, что поведение де Баранта весьма смешно и дерзко. Де Барант сказал, что во Франции он знал бы, как кончить это дело. Лермонтов ответил, что в России строго следуют правилам чести и мы меньше других позволяем оскорблять себя безнаказанно. Последовал вызов де Барантом Лермонтова на дуэль. Следует подчеркнуть, что во французском посольстве настороженно относились к Лермонтову из-за его стихов на смерть Пушкина, считая, что в них Лермонтов оскорбил не лично Дантеса, а французов как нацию. Так как де Барант считал себя обиженным, Лермонтов предоставил ему выбор оружия. Истинный француз, де Барант избрал шпаги, хотя у соперников были и пистолеты. Решено было драться до первой крови, а потом перейти на пистолеты. Кстати, Лермонтов фехтовал плохо. Только дуэлянты скрестили оружие, как у шпаги Лермонтова переломился конец клинка, а прекрасный дуэлянт де Барант успел сделать выпад, целясь острием в грудь Лермонтову, и мог его убить, но поскользнулся и только слегка оцарапал ему грудь. Затем они перешли на пистолеты. Дуэлянты должны были стрелять вместе, но Лермонтов немного опоздал, видимо, не желая стрелять в де Баранта или просто испытывая свою судьбу. Де Барант промахнулся, и тогда Лермонтов выстрелил в сторону (в воздух). После чего де Барант подал ему руку, и они разошлись.
Лермонтов был арестован за недонесение о дуэли и подвергнут суду, после чего вторично был отправлен в ссылку на Кавказ тем же чином поручика, но в Тенгинский полк, действующий в районе опасных боев, несмотря, что  за  снисхождение к  его  поступку, просила  Николая 1, его  супруга,  большая  почитательница  творчества Лермонтова, особенно,  поэмы «Демон»
Здесь Лермонтов неоднократно проявил храбрость в сражениях, и его представляли к золотой сабле и дважды к ордену, но Николай I все представления отклонил.

В это время в Пятигорске проживал отставной майор Мартынов, с которым Лермонтов постоянно встречался. Николай Соломонович Мартынов был старым товарищем и однокашником Лермонтова еще со времен совместного обучения в военной школе. Они были знакомы более восьми лет. Мартынов, как человек довольно ограниченный, не отличался особыми способностями Зато он был очень самолюбивым.

Мартынов был красивым, высоким блондином. Он мечтал, обучаясь в военной школе, о чинах и орденах, хотел стать генералом, то есть был тщеславным человеком. Современник вспоминал, что в 1839 году Мартынов выглядел изящным молодым офицером и хорошо исполнял песни. Сослуживец по Кавалергардскому полку В.А. Бельгарт так характеризует Мартынова: "Он был очень красивый молодой гвардейский офицер, высокого роста, блондин с выгнутым немного носом. Он был всегда очень любезен, весел, порядочно пел романсы и всё мечтал о чинах, орденах и думал не иначе, как дослужиться на Кавказе до генеральского чина". И действительно, Мартынов за 7 лет сделал довольно успешную карьеру, получив уже в 1841 году при выходе в отставку чин майора (Лермонтов одного с ним года выпуска был только поручиком).
В феврале 1841 года Мартынов неожиданно вышел в отставку "по домашним обстоятельствам" и из весёлого, изящного светского молодого человека сделался каким-то дикарём: отрастил огромные бакенбарды, ходил в черкесском костюме, с огромным кинжалом, вечно мрачный и молчаливый. Его однополчанин Я.И. Костенецкий считал, что "причиной такого странного образа действий было желание играть роль Печорина, героя тогдашнего времени, которого Мартынов, к несчастью, и действительно вполне олицетворял собой".

Чтобы хоть как-то скрасить в общем-то однообразную жизнь на Водах, молодые люди устраивали игры, пикники, балы. Лермонтов был, что называется, заводилой. Для приезжей молодёжи среди прочих был открыт дом генерала Верзилина. Лермонтова, как и других молодых людей, в дом Верзилиных привлекали три молодые барышни : Эмилия - 26 лет, Аграфена - 19 и Надежда - 15. Особенно заинтересовала поэта старшая сестра Эмилия Александровна.
Мартьянов пишет: "Лермонтов с первого дня появления в доме Верзилиных оценил по достоинству красоту Эмилии Александровны и стал за ней ухаживать. Марья Ивановна (её мать) отнеслась к ухаживанию за её старшей дочерью с полной благосклонностью, да и сама m-lle Эмилия была не прочь поощрить его искательство".
"Сначала Эмилия была благосклонна к поэту и сделала всё возможное, "чтобы завлечь "Петербургского льва", несмотря на его некрасивость. Взгляд её был нежен, беседа интимна, разговор кроток (она называла его просто - Мишель), прогулки и тет-а-теты продолжительны, и счастье, казалось, было уж близко: как вдруг девица переменила фронт. Её внимание привлёк другой, более красивый и обаятельный мужчина. Им был Николай Соломонович Мартынов. Не стесняясь его ухаживанием за Надеждой Петровной, своей сводной сестрой, она быстро повела на него атаку, и он сдался. Мартынову стало совершенно ясно, что лучшей карьеры ему и не сделать.
Неизвестно, почему мадмуазель Эмилия "переменила фронт": то ли она хотела испытать привязанность Михаила Юрьевича, то ли из-за влечения к красавцу Мартынову. Но то, что она предпочла Лермонтову Мартынова - несомненно: об этом рассказывал В.И.Чилаев, человек компетентный и беспристрастный, хозяин дома, который снимали Лермонтов и Столыпин в Пятигорске.

Версия  вторая

Лермонтов спровоцировал  дуэль с Мартыновым, так как попал в неприглядную историю, порочащую его честь и достоинство дворянина. Он полюбил мартыновскую сестру и сделал ей предложение, от которого мартыновские родители пришли в шок (вспомните отношение поэта с Николаем I). Прямой отказ мог повлечь за собой скандал. Тогда хитроумный глава семьи попросил Лермонтова, отправляющегося на Кавказ, захватить с собой посылку для Мартынова, воевавшего там в то время. А в посылке той, запечатанной сургучом с оттиском  уникального фамильного мартыновского перстня, был дневник возлюбленной поэта, в котором  она излагала свое к нему отношение. Лермонтов знал о содержании посылки. Не знал он только того, что хитроумный родитель вложил в дневник сотенную купюру. Расчет был на то, что Лермонтов не выдержит и вскроет посылку, чтобы заглянуть в дневник. Так оно и случилось. Мартынову поэт сказал, что посылку у него украли вместе с другими личными вещами в Тамани. Но при этом он отдал другу сто рублей, о которых, не читая дневника, узнать не мог. Тем самым Лермонтов изобличил себя в неблагородном поступке.
После этого он хочет умереть,  ищет ссоры с Мартыновым и наступает трагическая развязка.
Вполне  вероятно, что  Лермонтов  и  полюбопытствовал  заглянуть  в  дневник, но то, что  вещи. Действительно  были  украдены  у  Лермонтова, есть  документальное  подтверждение.  Стал бы  Лермонтов  искать  смерти  из-за  этого эпизода?  Мартынов  никогда не упрекал его  в  бесчестии,  а если бы  и  захотел этого,  развязка  произошла  значительно раньше.
Очень  многие   исследователи  творчества  Лермонтова,  подчеркивают, что с  определенного  момента,  он  стал  все более  и  более  похожим  на своего же  героя – Печорина. Если  вспомнить, на что  тот был способен,  вряд ли  сам Лермонтов, стал бы  искать смерти из-за  истории  с посылкой, считая  это бесчестием.
Значит и  эта  версия,  вряд ли  подходит  под основную.

Николай I, от всей души ненавидевший Лермонтова, приказал судебному отделению штаба Отдельного Кавказского корпуса "окончить дело немедленно и представить в Петербург на высочайшую конфирмацию". После окончания следственных процедур последовало царское резюме: "Майора Мартынова посадить в крепость на гауптвахту на три месяца и предать церковному покаянию, а титулярного советника князя Васильчикова и корнета Глебова простить". Чтобы не доверять истории, нужны более веские основания. Красноречивый комментарий эксперта не вписывается в общепринятую картину дуэли, но это взгляд криминалиста, а не историка.
Не исключено, что история по-иному ответит на вопрос, с которого начинался протокол пятигорских следователей. Возможно, в Михаила Лермонтова действительно стрелял не отставной майор Мартынов, а неизвестный участник этой дуэли.

В начале 1955 года появилась публикация белорусских исследователей, в которой прямая ответственность за смерть поэта возлагалась на Николая 1 Для царя это было не ново. Его и раньше обвиняли в том, что он сослал Лермонтова на Кавказ, под пули горцев, и в том, что он препятствовал его возвращению в Петербург и даже лечению в Пятигорске. Все это уже было, но в данной публикации царя обвиняли как непосредственного организатора заказного убийства. Исполнителем же якобы оказался какой-то анонимный казак, спрятанный в кустах и стрелявший в Лермонтова из ружья. Пуля пробила его снизу вверх и буквально разорвала тело несчастного поэта. Если Дантеса спасла от смерти пуговица или ладанка, то Лермонтова могла бы спасти только танковая броня. Следовательно, оружием убийства не мог быть дуэльный пистолет. Во- вторых, Мартынов до самой своей смерти и даже на исповеди клялся, что не убивал Лермонтова. Но если не он и не из пистолета, то кто же? И вот появилась версия о заказном политическом убийстве, умело замаскированном под дуэль.
Когда Ираклий Андроников прочел эту статью и ряд других с таким же контекстом, он пришел в бешенство. Для него - литературоведа, историка, аристократа, знатока николаевской эпохи, дышавшего ее воздухом, было совершенно очевидно, что русский император – первый дворянин великой державы, да и всей Европы, никогда в жизни не унизил бы себя организацией убийства какого-то поручика, неврастеника и скандалиста. Раскрытие такого заговора оказалось бы губительным для репутации его и всех его потомков.

К просьбе Андроникова - отыскать аутентичные пистолеты и использовать их в следственном эксперименте - Тарасюк отнесся с энтузиазмом. Через какое- то время несколько пистолетов были найдены. По сравнению с этими «гаубицами» лепажевские дуэльные выглядели как детские игрушки. Тарасюк дал мне их подержать и сказал: «Они должны стрелять на дуэли». Для того, чтобы музейный пистолет выстрелил, он должен иметь исправный механизм и боевой заряд, состоящий из пули и пороха. Еще было бы хорошо, чтобы в момент выстрела не разорвало бы дуло. «Наверняка металл подвергся коррозии за сто лет, и дуло разнесет вдребезги при первом же выстреле», - предположил я. «В те времена и слова-то такого не было - коррозия, - возразил Тарасюк. Разве мы не пробовали фехтовать рапирами эпохи Людовика XVI ? И что? Где ты видел хотя бы царапину на них?» Это было правдой. В отличие от современных, которые нещадно ломались на тренировках, старинные толедские, золингеновские и демидовские оставались целыми, и невредимыми. Только искры летели, как и столетия назад.
Решив, таким образом, проблему коррозии, Тарасюк приступил к восстановлению механизмов. По-моему, он приспособил для этого токарный станок Нартова, сделанный для Петра Первого, но от прямого ответа он уклонился, заметив, что действительно использовал некоторые подручные средства, имеющиеся в Эрмитаже.
Андроников договорился с генералом паталогоанатомом профессором П. О том, что эксперимент буден проведен в морге Военно-медицинской академии, как только там окажется бесхозный труп. Это сейчас бесхозных трупов сколько угодно, а тогда это был большой дефицит. «Весь мир - анатомический театр, все трупы- актеры, - мрачно пошутил генерал П. Надо ждать случая». И мы стали ждать. Через несколько недель Андроникову позвонили в Москву из Академии и попросили срочно приехать. Он приехал. Экспертиза была назначена на поздний вечер.

А теперь откроем другой источник. Пару лет назад была опубликована летопись жизни и творчества М. Ю. Лермонтова. В ней, в частности, указывается решение военно-судного дела о Мартынове, Глебове и Васильчикове, оглашенное 3 января 1842 года: "Майора Мартынова посадить в крепость на гауптвахту на три месяца и предать церковному покаянию, а титулярного советника князя Васильчикова и корнета Глебова простить, первого во внимание к заслугам отца, а второго по уважению полученной им в сражении тяжелой раны".
Известно, что вскоре после церковного покаяния Мартынов переселился в Москву, каждый год в роковой день (15 июля) он уезжал в подмосковный монастырь и служил там панихиду об убиенном рабе божьем Михаиле. Секундант поэта Глебов вскоре после дуэли погиб на Кавказе. А Васильчиков утверждал, что причины поединка кроются в беспокойном характере поэта. Позже не раз литературоведы говорили и о неблаговидной роли Васильчикова, задетого шутками и эпиграммами поэта...
В публикации Чекалина речь идет и о неизвестном письме отца Васильчикова к своему сыну в Пятигорск, в котором говорится: "Я очень хотел бы помочь тебе и даже пытался говорить о Лермонтове с государем, но это принесло мне только огорчение. Государь обиделся, что я напомнил ему об этом человеке. Он не хотел слышать о нем. "Лермонтов не вернется в Петербург с Кавказа", - сказал мне государь и прекратил дальнейший разговор. Я беседовал с графом... Он советует вам самим в Пятигорске обуздать Лермонтова, на водах много горячих голов, которые сумеют выпроводить его из Пятигорска. О последствиях беспокоиться не следует".

Версия  пятая

О Сергее Трубецком ( одном из  секундантов) лермонтоведы пишут, что он, видимо, был членом петербургского оппозиционного «Кружка шестнадцати», Столыпина же прямо называют участником этого кружка. Лермонтов в этой организации молодых аристократов также состоял. В 1840-м, после высылки Лермонтова, все известные «кружковцы» тоже отправились на Кавказ. Считается, что по собственной воле, но историки доказывают обратное: после провала кружка дело в Петербурге решили не доводить до следствия, а молодым людям просто посоветовали ехать в действующую армию.
Летом 1841 года все «кружковцы» собрались в Пятигорске.
Значит, конспиративный кружок не распущен в 1840-м (как считается), но продолжает действовать на Кавказе.
Васильчиков сообщает, что вызов состоялся «при нем», а Мартынов утверждает, что объяснялись они с Лермонтовым «без свидетелей». Очевидно, что убийца поэта и его секундант просто не успели как следует сговориться: лермонтоведы знают, что в первые часы после дуэли секунданты вообще говорят одно, а на следствии – другое.
Равно как и «свидетели» ссоры: в докладе Николаю I будет сказано, что острот и шуток Лермонтова, оскорбивших Мартынова, никто, собственно, не слышал.
А дальше (по показаниям Мартынова) – странная их беседа в саду, уже без свидетелей. Мартынов говорит, что заставит поэта перестать шутить.
В официальном письме полковника Александра Семеновича Траскина (начальника штаба Командующего войсками на Кавказской линии и в Черноморье) к командующему Павлу Христофоровичу Граббе (генерал-адъютанту, а в молодости члену декабристского Союза Благоденствия и соратнику самого Ермолова) это звучит чуть по-иному (но чего стоит это «чуть»!): «Мартынов сказал ему, что он заставит его замолчать».
На что Лермонтов, если верить Мартынову, отвечает выспренной тирадой: «Вместо пустых угроз ты гораздо бы лучше сделал, если бы действовал».
Вряд ли мы поверим, что поэты так изъясняются. Впрочем, даже и в такой передаче сквозь текст проступают слова, сказанные на девятнадцать веков раньше: «Что делаешь – делай скорее».
Лермонтов называет Мартынова Иудой?
За что?..

Возможны две ситуации: или Лермонтов в доме у генеральши (жены генерал-майора Петра Семеновича Верзилина, тоже соратника близкого к декабристам генерала Ермолова) поднял тост за «цареубийственный кинжал», или после того, как разговор коснулся темы повешенных цареубийц, Лермонтов предложил их помянуть.
А отставной майор Николай Мартынов, случайно попавший на сходку членов «Кружка шестнадцати» (он жил во флигеле у Верзилиных) воспринял это как провокацию и пить за казненных преступников отказался.
Тогда понятен и тот их диалог в саду, который мы уже попытались реконструировать. Представим себе все эти гефсиманские аллюзии – тайную вечерю, южную летнюю ночь, роскошь кавказского сада, тему казни (и евангельской, и декабристской, ведь мятежное каре вкруг Медного Всадника стояло так же неподвижно, как Христос при аресте), тему предательства, наконец:
– Я заставлю тебя замолчать!..
– Что делаешь, – делай скорее.
А могло быть и так, как это представил московский литератор Георгий Елин:
Русское дворянство/офицерство из-за «шуточек» не стрелялись – для дуэлей было только две причины: оскорбление чести и женщины. Вторая версия в случае Лермонтова с Мартыновым (как и с Барантом) заведомо отпадает, значит – остается первая. С Барантом сошелся на шпагах и гладкоствольных Лепажах (это за честь русской поэзии, ведь соплеменник Баранта на Пушкина руку поднял!), а с Мартыновым на дальнобойных нарезных пистолетах Кухенройтера – за что? Да потому, что в доме Верзилиных Лермонтов с друзьями собрались тогда на поминки – ровно15 лет назад в эту июльскую ночь декабристов вешали, а туповатый Мартынов, которого в «мужскую» компанию не взяли, вынужден был зевающих без внимания барышень развлекать, и уходил он, обиженный, первым, уже стоя на пороге, брякнул неосторожную фразу мрачным мужикам (типа: вон у жандармского подполковника Кушинникова свет в окне горит, и много бы он дал, чтобы узнать, по какому вы поводу тут пьёте), на что Лермонтов сказал: «Делай, что решил» – известно пять вариантов этой фразы, суть которой одна: пойди и стукни! – вот это оскорбление, которое смывают только кровью...

Версия  шестая

В статье Игоря Таранова "Промах майора Мартынова". Автор излагает собственную версию причин и последствий дуэли между М.Ю. Лермонтовым и Н.С. Мартыновым (желание помочь другу-поэту выйти с военной службы в отставку вследствие ранения). Эта версия, как и множество других, имеет право на существование. Однако аргументы, приведённые автором статьи, мне представляются недостаточно убедительными. Предлагаю иной вариант трактовки событий, произошедших в июле 1841 года в Пятигорске.
Практически во всех работах лермонтоведов почему-то отсутствует упоминание о таком факте, что отличный фехтовальщик и опытный стрелок из ружья Николай Мартынов на предстоящей дуэли должен был держать в руках пистолет третий раз в жизни.
Лермонтов, его близкий товарищ, однокашник и сослуживец, знал это и, возможно, именно поэтому во время поединка держал паузу, дав возможность противнику стрелять первым (кроме того, по негласным правилам, право первого выстрела предоставлялось лицу, считавшему себя оскорблённым). Кстати, у версии, что поэт разрядил свой пистолет в воздух, нет точного подтверждения; кроме того, данный поступок означал отнюдь не великодушие, а, напротив, - согласно дуэльному кодексу, выражал презрение к противнику. Скорее всего останется тайной и долгое промедление Мартынова с выстрелом, прозвучавшим только после оклика секунданта: "Стреляйте же, или я вас разведу". Что это, тщательное хладнокровное прицеливание или смятение?
После того, как роковой выстрел всё же прозвучал, и поэт был сражён наповал, Мартынов подбежал к Лермонтову и поцеловал уже бездыханное тело. Как этот порыв не вяжется с образом хладнокровного убийцы!
Родственник и близкий друг Лермонтова А.А. Столыпин (Монго), считавшийся в офицерской среде воплощением чести и благородства, негласный (скрытый от следствия) его секундант (кстати, ассистировавший поэту и на первой дуэли с Э. де Барантом), отнёсся к Мартынову с большим сочувствием. Об этом свидетельствуют его письма на гауптвахту, где содержался дуэлянт. В окружении Лермонтова было мало людей более порядочных и терпимых, которые бы так много ему прощали и всегда вели себя столь благородно, как Мартынов. До конца своей жизни он глубоко страдал оттого, что оказался виновником смерти поэта.
В 1869 году на просьбу редакции "Русской старины" рассказать правду об обстоятельствах поединка, Н.С. Мартынов ответил: "Злой рок судил мне быть орудием воли Провидения в смерти Лермонтова, я уже считаю себя не в праве вымолвить хотя бы единое слово в его осуждение, набросить малейшую тень на его память".

Версия седьмая 

   Друзья Лермонтова  были уверены в мирном исходе. Они (включая секундантов) считали, что дуэль будет носить чисто формальный характер: нелепо, чтобы из-за пустяка друзья стрелялись бы насмерть.
     “Мы... были убеждены, — писал Васильчиков, — что дуэль кончится пустыми выстрелами и что, обменявшись для соблюдения чести двумя пулями. противники подадут себе руки и поедут... ужинать”. Васильчиков считал что и Лермонтов не принимал всерьез предстоящую дуэль.
     Пустяковость причины дуэли, дружеские отношения дуэлянтов, а также близость секундантов обоим противникам привели к тому, что не было четко определено, кто вызвавший, а кто вызванный. Не были даже по-настоящему распределены секунданты. Не было на дуэли даже врача. Но самое главное последствие несерьезного отношения секундантов к дуэли — это вопиющее нарушение дуэльного кодекса, нарушение, безусловно повлиявшее на поведение Мартынова: присутствие на дуэли посторонних лиц — зрителей, для которых дуэль была своего рода спектаклем. Видимо, все это и имел в виду сдружившийся с Лермонтовым в Пятигорске Лев Сергеевич Пушкин, говоря, что “эта дуэль никогда бы состояться не могла, если б секунданты были не мальчики, она сделана против всех правил и чести”.
         Все, как в истории Печорин — Грушницкий, началось с забавы.
     Лермонтов, приехав в Пятигорск, с радостным нетерпением ждет Мартынова. Их первая встреча. Как должен был отнестись к Мартынову Печорин? Да, Печорин, именно Печорин, а не Лермонтов! Ведь Печорин видит Мартынова, можно сказать, впервые (после создания романа Лермонтов мог видеть Мартынова лишь в походных условиях., и то изредка: они служили в разных частях), в то время как у Лермонтова с ним уже давно сложившиеся дружеские отношения. Но сейчас Лермонтов уже не тот, что раньше. Он уже почти тождествен Печорину, который влияет на него, заставляет поэта смотреть на мир его, печоринскими, глазами. И оттого, как воспринимает Печорин Мартынова, зависит лермонтовское отношение к своему старому товарищу.

Принципиально неверным было бы полагать, что в сознании Лермонтова в этот момент Мартынов отождествлялся с Грушницким и что поэт хотел проверить на собственной практике те ситуации, через которые прошел его герой.
     Мартынов мог напоминать Лермонтову Грушницкого лишь на той стадии, когда был объектом забавы. Как объект же эксперимента он являлся для Лермонтова новой, неизведанной областью.
     Однако вернемся к событиям.
     И в последующие дни поэт не делает никакой попытки уладить конфликт (хотя против примирения и не возражает). Быть может, Лермонтов знал, что Мартынова всячески подстрекали, но ведь от этого обстоятельства эксперимент для него становится интересней!..
     Опыт продолжается и на месте дуэли. Лермонтов говорит своему секунданту, что не намерен стрелять в Мартынова (действительно, ведь злобы к нему поэт не питает). Но Мартынов-то не знает намерений Лермонтова. В нем борются (не слабее, чем в Грушницком) самые разные чувства: с одной стороны, его подстрекают, и он боится стать в глазах многочисленных свидетелей дуэли трусом; с другой стороны, перед ним старый друг. И невозможно, чтобы — при всей своей ограниченности — он не сознавал, на кого поднимает руку!
     И если бы Лермонтов выстрелил в воздух, то, может быть, и Мартынов все же последовал бы его примеру. Но Лермонтов-экспериментатор по-прежнему предоставляет Мартынову инициативу, внимательно, с любопытством следя за каждым его движением.
     Лермонтов ведет себя с истинно печоринским хладнокровием. Именно Печорин “заставляет” его неподвижно стоять, взведя курок, подняв пистолет дулом вверх, “заслоняясь рукой и локтем по всем правилам опытного дуэлиста”.
     Мартынов быстрыми шагами идет к барьеру. Сомневаться не приходится — сейчас он будет стрелять.
     Ну что ж, Мартынов ясен — и Лермонтов, с презрением глядя на него, поднимает руку, чтоб выстрелить в воздух.
     Выстрелить в воздух поэт не успел...